голову неслыханные бедствия. Первым ее желанием было отшвырнуть крест подальше, во мрак. Но другого знака Абриза бы ей дать не смогла – и приходилось думать еще и о том, где и как спрятать на теле это опасное сокровище.
– Это все, что у меня осталось, – сказала сверху Абриза. – Только Ади, Рейхан и еще старуха знали, что я христианка. Когда я шла в хаммам, то крест оставляла дома. Ади видел его на мне, он его непременно узнает! И Рейхан его узнает. Если ты покажешь Рейхану крест, он пойдет за тобой туда, куда ты поведешь его.
Джейран вздохнула. Если она в придачу ко всему покажет Рейхану дорогой золотой крест, снятый с шеи христианской женщины, тот сразу поймет, что его госпожа убита, и тогда добра не жди…
– Беги!.. – вдруг прошептала Абриза.
Это могло означать лишь одно – к ней в темницу кто-то пожаловал.
Джейран окаменела, чтобы не произвести никакого случайного звука. Недоставало еще, чтобы рабы Фатимы обнаружили ее на этой лестнице. Выждав немалое время, она спустилась и взяла светильник. Крест все еще был у нее в руке. Джейран опять задумалась, куда бы его приспособить. Вешать этот предмет на шею она совершенно не желала. Если обмотать цепочку вокруг кисти, то крест будет болтаться за пределами рукава и его наверняка заметит кто-то из гурий. Еще можно было привязать его к поясу, которым схвачена нижняя рубаха Джейран. Но тогда бы он опять-таки оказался слишком близко к телу. Словом, путешествие в далекую Хиру показалось в тот миг Джейран более простой задачей, чем поиски места для креста.
Вернувшись в хаммам, она немедленно стала собираться в дорогу. И прежде всего увязала в узел те два платья, голубое и черное с золотым шитьем, которые были у нее кроме шелкового, оранжево- шафранного. Когда Джейран обживала свой хаммам, вещи появлялись ночью, и было их немало, и она складывала их в углу комнаты, не слишком внимательно разглядывая. Теперь же она разворошила свое имущество – и поняла, что немногие наряды годятся для долгого пути. Самое же скверное – среди вещей не нашлось изара. Джейран сунула в узел и всю обувь, зная, что на каменистых тропах наверняка истреплет по паре в день. Оставалось лишь запастись едой.
Еду она обычно находила утром на эйване. Это было не то продовольствие, которое следует брать в дорогу, и все же выбирать не приходилось. В раю, устроенном Фатимой, никто не ел вяленого мяса или ячменного савика. Джейран с ужасом подумала, что ей могут опять принести тыкву с начинкой, нежный пилав, полужидкую харису, которые сами по себе вкусны безумно, да только нет у нее сосуда, в котором можно было бы их нести. Положившись на милость Аллаха и попросив у него такой еды, какую можно завернуть в сложенное покрывало из хаммама, Джейран решила в последний раз навести там порядок, а заодно и прихватить бутылочку из темного стекла, в которой было ароматное масло. Если ее как следует выполоскать с песком и обвязать веревкой по горлышку, то можно будет взять с собой хоть немного воды – ведь в этом проклятом раю не найти ни кувшина, ни бурдюка!
Джейран отыскала бутылку, но всей ее злости не хватило на то, чтобы выплеснуть дорогое масло в кусты. И еще немалое время ушло на поиски другого сосуда и на аккуратное переливание. Наконец Джейран отыскала веревку, сделала для бутылки оплетку, наполнила ее свежей водой и подвесила к поясу, чтобы понять, не будет ли это изобретение мешать при ходьбе.
И тут страшная мысль посетила ее, но она, сперва невольно схватившись за голову, потом этой мысли обрадовалась. И возблагодарила Аллаха за то, что так вовремя вспомнила о принадлежавшем Фатиме кувшине и его рабе, Маймуне ибн Дамдаме. А ведь она могла вспомнить несколько часов спустя, уже пробираясь по горным тропам, когда возвращение было бы невозможно. Или раб кувшина сам напомнил бы о себе, слетев на нее с ночных небес, ухватив в когти и притащив назад, в рай, к проклятой Фатиме.
Оставив узел с вещами в кустах возле эйвана, Джейран побежала, пригибаясь, через райскую долину, старательно обходя те полянки, где плечистые праведники, подозрительно часто сменявшиеся, пели песни и наслаждались с гуриями. В доме Фатимы было тихо. Джейран прокралась с эйвана в комнату – и поняла, что хозяйка где-то поблизости. На столике было блюдо с кебабом из утки – этот запах Джейран ни с чем бы не спутала! – и прикосновение пальца свидетельствовало, что кебаб еще совсем горячий. Что-то заставило Фатиму прервать ужин. Рядом, на полу, стояла открытая шкатулка из черного дерева, а в ней на шелковой подушечке лежал нож странного вида – его серая стальная рукоятка была куда длиннее округлого лезвия. Джейран пожала плечами – воистину, это было самое бесполезное в мире оружие, которым не зарезать и цыпленка.
Конечно же, зная, что самозванная дочь пророка где-то поблизости, к кувшину не следовало прикасаться. Тем более, что Джейран еще не обдумала пути для бегства. Но ей пришел на ум вполне разумный вопрос: каков вес этого проклятого кувшина? И сможет ли она долгое время тащить его с собой? Джейран с опаской взяла обеими руками загадочный кувшин. Он весил около трех ритлей – немного для сосуда, заключающего в себе джинна. А, может, уже не заключающего – мало ли как распорядилась Фатима рабом кувшина? Помнится, она грозила, что закроет для него Врата огня. Значило ли это, что она собралась убить Маймуна ибн Дамдама? Или же джинны умирают как-то иначе? Ведь всем известно, что Аллах дозволил им летать лишь по ночам, и если они поднимаются слишком высоко и подслушивают разговоры ангелов или же если замешкаются до рассвета, ангелы поражают их огненными стрелами.
Джейран, совсем освоившись с кувшином, легонько встряхнула его, прислушиваясь. Ничего внутри не загремело и не плеснуло. Очевидно, материя, из которой Аллах сотворил джиннов, была не твердой и не жидкой. Однако же и огнем она не была – кувшин оказался даже не теплый, а прохладный. Словом, Джейран поняла, что сможет нести его без особых затруднений.
Тут в комнате что-то коротко взвыло отвратительным голосом и протяжно загудело. Звук исходил из поставленного дыбом бронзового сундука, а точнее – из трубы, которую прижимал к губам искусно выкованный трубач, стоявший на том сундуке. На передней стенке была накладка из дерева с полосой цифр и прорезью, по которой перемещалась изогнутая стрелка. Не будь Джейран так взволнована, она бы узнала эту причудливую вещь – ведь доводилось же ей видеть в своих странствиях обычные водяные часы, которые и не могли быть меньше здоровенного сундука, чтобы их не пополнять водой каждые два часа. Что же касается трубача, то и тут Джейран, подумав, сообразила бы, что он просто в заранее намеченный срок подает сигнал своим хозяевам, и ничего больше.
Но она, собираясь похитить кувшин, содержащий пленного джинна, и от прочих предметов в комнате ждала волшебства, сопряженного с неприятностями.
Воющего бронзового трубача она увидела, лишь стремительно обернувшись на шум. Вид у него был устрашающий – и Джейран, прижав к груди кувшин, как будто в нем было ее спасение, кинулась наутек.
Она не заметила, как пересекла эйван, сбежала по ступенькам, а дальше, казалось, ее подхватил ветер – так легко она понеслась вниз по склону, минуя цветники и беседки.
Опомнилась Джейран уже в глубине долины, когда чуть не свалилась в ручей. Пыхтя так, что не было никакой возможности вслух призвать имя Аллаха, она стала озираться, а кувшин все еще держала прижатым к груди. И тут из резной беседки, у подножия которой она оказалась, раздалась песня, и человеку, который вздумал запеть, не мешало бы поучиться мастерству у ишака!
Джейран была так перепугана, что на бесстыдство этой песни внимания уже не обратила, услышала же она из беседки вот что:
Стоило подвыпившему певцу, которого Аллах лишил голоса и слуха, умолкнуть, как сверху раздался какой-то шум, и если верить ушам, то шел он из дома Фатимы. Возможно, там обнаружили пропажу кувшина.
Разумеется, Джейран могла бросить его в ручей и убежать в хаммам. Но если бы невольники Фатимы
