обет. Она по натуре не была непокорной упрямицей – и даже горный гуль может добиться привязанности женщины, если будет с ней щедр и ласков.
Но где те сокровища, которые это чудовище может подарить женщине? И свидетельствует ли его вид о доброте и ласке?
– Дай мне поесть, – сказала Джейран. Она поняла, что чем проще будет ее речь, тем легче ей будет говорить с обитателями крепости.
– Есть козий сыр, есть жидкий мед, – услышала она. – Есть лепешки. Есть мясо.
– Не надо мяса! – воскликнула девушка.
– Это мясо козленка. Арабы оклеветали гулей, – был ответ. – Ты умная. Ты не такая, как женщины арабов. Наш муж будет доволен.
Джейран вздохнула. Она мечтала стать хотя бы наложницей хозяина хаммама, дала обет девственности, хотя и какой-то неправильный обет, вдруг сделалась невестой предводителя айаров – и в завершение всех бедствий ей предстояло стать супругой горного гуля!
Тут было от чего лишиться рассудка.
– Клянусь Аллахом, нет во мне доли горным гулям… – пробормотала она, ибо нельзя же было бесконечно нарушать клятвы и обеты! Она обещала Аллаху, что, если спасется от смерти, не будет носить богатых нарядов – а они лежали сейчас у ее ног. Поклялась она также, что ей не нужен никто, кроме аль- Кассара, причем поклялась именем Аллаха!
Джейран подозревала, что даже у Милостивого и Милосердного терпение имеет пределы.
– Вода в кувшинах, – сказала женщина. – Я – Хамдуна. Наш муж – Хаусаль. – Вдруг она высокомерно вскинула голову и прибавила: – Мы, горные гули, – не из детей шайтана! Мы – из тех, кто населял землю еще до сынов Адама!
Но мало радости было для Джейран в таком известии.
Тем не менее она склонила голову, как бы соглашаясь с этими высокомерными словами и моля Аллаха, чтобы Хамдуна ушла не за овечьим сыром, а, как люди из племени Бану Анза, на поиски мимозы, ибо, как всем известно, эти люди никогда не вернулись к своим шатрам.
Джейран так никогда и не узнала, куда ходила Хамдуна, принесла ли она сыр и каковы были его свойства. Стоило той выйти из помещения, как Джейран кинулась к пологу.
Она видела, что комната, где поселился гуль Хаусаль, была мало приспособлена для жилья. Она примыкала к большому залу, соединяясь с ним даже не дверью, а довольно большим проемом, не закрытым, как положено, занавеской. Очевидно, из нее можно было попасть еще куда-то. И единственным местом, где мог находиться выход, был полог, подвешенный к потолочным балкам и занимавший весь угол.
Видимо, по ночам в старой крепости было холодно, раз понадобилось внутри дворца создавать еще и такое меховое жилище.
Джейран, забравшись под полог, прощупала прикрытые шкурами стены. Ничего, что свидетельствовало бы о двери, она не обнаружила. Тогда она стала поднимать те лежащие слоями старые аба и джуббы, что служили постелью Хаусалю. И оказалось, что она не зря потратила немало времени – в помещение действительно вела снизу лестница, но Джейран обнаружила ее, лишь когда, копаясь в тряпье, опустилась на четвереньки.
Перила этой лестницы были обломаны, а отверстие, в которое нужно было спускаться, прикрывала большая каменная скамья. И протиснуться, не отодвинув тяжеленной скамьи, было весьма затруднительно. Возможно, ее для того и поставили, чтобы никто не лазил в подземелье.
– Не возлагает Аллах на душу ничего, кроме возможного для нее! – сердито сказала себе Джейран, оглядывая скамью и отверстие. Она вспомнила, как извивалась в дугообразной трубе-кабуре, сперва – чтобы попасть в большую трубу, а потом – чтобы оттуда выбраться. И ведь тогда ей грозила немедленная смерть, а сейчас – всего-навсего брачный союз с горным гулем.
Она протиснулась в отверстие ногами вперед, повернулась и поползла, обдирая живот о ступеньки.
Лестница оказалась короткой, а подземелье – маленьким и тесным. Но из него Джейран перешла в другое, третье и четвертое.
Неизвестно, зачем древний строитель задумал под большим залом такое множество каменных каморок, которые соединялись между собой не как подобные каморки в большом караван-сарае, когда четыре или шесть имеют выход на одну общую площадку, а оттуда – в большой двор, но самым причудливым образом, какой только может подсказать воображение бесноватого.
Оказавшись в шестой или седьмой по счету каморке, Джейран при всем желании не смогла бы вернуться в помещение, где обитал Хаусаль.
Она остановилась и потрясла головой, чтобы прийти в себя.
И поняла, что лучше ей не задумываться о своих обстоятельствах, или она придет к решению остаться у горных гулей. Ведь путей, ведущих из крепости, она не знала, а если бы и нашла такие пути – кто поручится, что она не столкнется с отрядом айаров? И кто поручится, что она, даже найдя выложенную плитами старинную дорогу, доберется в одиночку и без воды через пустыню к ближайшему селению?
Было и другое соображение. Джейран запомнила имя Джубейра ибн Умейра, ибо айары повторили его неоднократно. Она могла, встретив случайно преследующее отряд войско, рассказать все, что знала об аль-Кассаре и его спутниках, купив этим благосклонность предводителя. Уж до мест обитаемых ее бы доставили наверняка. И такая мысль обиженной девушке действительно пришла в голову.
В тот миг, когда она оказалась в безопасности и шла вслед за Хамдуной, она уже вполне искренне желала погибели аль-Мунзиру, Джевану-курду и Алиду, потому что аль-Мунзир был на берегу ее главным врагом, а те двое – на его стороне. Желала она также аль-Кассару, чтобы маска приросла навеки к его лицу, ибо он, предводитель айаров, не сумел защитить ее от своих людей. Но, придумав такую замечательную вещь, как союз с Джубейром ибн Умейром и даже вспомнив поговорку о том, что враг твоего врага – твой друг, Джейран поняла, что даже думать о таких вещах грешно.
В мыслях она насладилась тем результатом, который принесло бы ей предательство. А само предательство при ближайшем рассмотрении оказалось для нее неприемлемым. Она поняла вдруг, что если совершит это, то до конца дней своих в самую неподходящую минуту будет слышать звонкий стук от падения золотой маски аль-Кассара на каменный пол.
То, что соединило их, было перед лицом Аллаха значительнее нанесенной девушке обиды. И Джейран поняла, что способна простить аль-Кассара. Это показалось ей сперва нелепым – ведь с детства она слышала слова о святости возмездия. Потом же она как бы положила на чаши весов возмездие и верность обету, который принял у них обоих Аллах.
И в конце концов этот сложный вопрос оказался Джейран не по зубам.
Она вздохнула и пошла дальше, из каморки в каморку, пока не обнаружила еще одну ведущую вниз лестницу.
Джейран подумала, что вряд ли горные гули осваивали подземелья. Судя по всему, их в позабытой крепости жило не так уж много. С двумя перекликалась Хамдуна, третьим был Хаусаль. Видимо, они разбрелись по всему дворцу, выбирая наиболее приятные и светлые помещения, а что приятного может быть в мрачном подземелье?
Туда могли забраться разве что дети гулей. Но дети – существа жестокие. Джейран вспомнила клыки Хаусаля, желтоватые клыки, выползающие на нижнюю губу, и ей сделалось не по себе. Она, подобно Хамдуне, стала озираться по сторонам и нагибаться в поисках подходящих камней.
В каморках было относительно светло, потому что пол зала кое-где проломился, к тому же в некоторых под самым потолком были узкие поперечные окошки. Лезть в полнейшую темноту Джейран вовсе не желала. Ведь там она продвигалась бы лишь наощупь, а дети гулей, скорее всего, видели в темноте, как дикие львята.
Девушка решила все же спуститься и посмотреть – не будет ли там хода наружу, если только для этого ей не придется слишком углубиться во мрак.
Внизу, судя по всему, она оказалась в помещении величиной с парильню городского хаммама. К тому же откуда-то пробивался свет. Но, сделав последний шаг со ступенек лестницы, Джейран оказалась по щиколотку в воде.
Могло ли тут быть водохранилище? Она сомневалась, ибо для добывания воды из хранилища обычно
