телами. Мортусы, сидевшие сзади, казалось вовсе не замечали кавалеристов. Поперек колен у них лежали длинные шесты с крючьями на концах. Тоже, коли вдуматься, оружие…
Головинский дворец, как полагали москвичи, был заложен еще государем Петром Алексеевичем. Довод был таков – кому бы еще понадобилось строить его за Яузой, поблизости от Немецкой слободы? Анненхофом его прозвала государыня Анна Иоанновна, которой полюбился разведенный тут сад. Сад был знатный, и про него тоже много чего рассказывали: будто бы до последнего времени была жива рощица, насаженная в одну ночь, чтобы угодить Анне Иоанновне; будто бы роща сия была насажена еще Петром Великим; будто бы место под сад приобретено у Франца Лефорта; будто бы везли туда деревья, купленные в Персии, но не довезли…
Преображенцы увидели его впервые и поразились его величине.
Это, собственно, было не одно царственное здание, а целое хозяйство, включая дворцовые мастерские и конюшенные дворы. Был тут и свой манеж, и своя церковь – Петропавловская, и свой Оперный дом за протокой. Здания, как было заведено в Москве издавна, соединялись переходами. Вблизи оказалось, что великолепие основательно обветшало, и стены, издали глядевшие каменными, обтянуты расписным холстом, изрядно обтрепавшимся.
По осеннему времени клумбы, на которых обычно цвели дорогие тюльпаны, нарциссы и лилии, были пусты, а на дорожках лежала палая листва, еще не убранная – надо полагать, по случаю чумы многие обыкновенные дела здешними жителями откладывались до лучших времен.
Между деревянным дворцом и рощей был обширный луг, на котором решено было разбить лагерь, а офицерам отвели помещения в самом дворце. И это вызвало отчаянную суматоху – после пожара 1753 года здание хоть и было наскоро отстроено, однако имущества имело очень мало. Прошли те времена, когда тут устраивали коронационные и прочие обеды.
Генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин, под чьим началом временно оказалась чумная Москва, ждал Орлова с его экспедицией в Головинском дворце и был найден в парадной столовой, где отдавал распоряжения прислуге. Через помещение то и дело пробегали лакеи с охапками одеял и белья, тащили мебель.
Архаров увидел высокого и худощавого мужчину, слегка сутулого, но плечистого. И по его повадке понял – смолоду был силен, еще и теперь, поди, кочергу узлом завяжет. И лицо приметное – глаза большие, хотя несколько впалые, нос орлиный. Одет генерал-поручик был в простой кафтан и камзол, почти без позумента, но столько достоинства в себе имел, что Орлов, сияющий золотым галуном, орденами и перстнями, рядом с ним был – как деревенский парень, которого портной использует вроде тряпичного болвана, чтобы примерять одежду, которая шьется для его господина.
Он пошел навстречу Орлову и офицерам, несколько прихрамывая, с графом и с Волковым обнялся, прочих приветствовал словесно.
– Что это с тобой, Петр Дмитрич? – спросил Орлов.
– А под дождик попал, – как бы обращая ответ в шутку, сказал Еропкин. – Под каменный. Коли мои депеши государыне читал – так, поди, все знаешь…
– У Спасских ворот? – блеснул осведомленностью Волков. И они заговорили потише – так что Архарову уж было ни слова не разобрать. Тем более, что офицеры, как младшие по чину, стояли несколько в сторонке.
– Встретили нас по-царски, – говорил граф. – Да только многовато было колокольного звона, до сих пор в ушах гудит. Или мне мерещится?
– Нет, все еще звонят, – утешил Еропкин. – Сие не встреча, граф. Москва так от чумы оберегается. Говорят, звон лечит.
– И много ли колокола помогли?
– Да кто их разберет… Сие дело не человеческое, но божеское, нам не понять…
– Вон митрополита – и то не уберегли ваши колокола! Воля твоя, сударь, а только изловить и наказать убийц митрополита надобно, – сказал граф Орлов. – Слыханное ли дело – бунт в Москве!
– Не стоит, люди и так напуганы выше меры, – ответил Еропкин. – И коли ищешь виновника, так он перед тобой. По моей вине погиб митрополит. Наказывай!
– Ну что ты такое плетешь! – воскликнул граф. – Ты, сударь, гляди, при государыне этак не брякни. Ты сделал все, что мог…
– Митрополит, когда бунтовщики взяли Кремль и громили Чудов монастырь, просил у меня пропускной билет за город. Он ждал билета в Донском монастыре, уже переодетый, а я наместо того отправил ему офицера для охраны. Офицера – одного! Моя вина, ваше сиятельство. Я должен был дать митрополиту надежную охрану. Я не предусмотрел этой слепой ярости толпы…
– Да разве ж у толпы зрячая ярость бывает? – горестно пошутил граф. – Уймись, Петр Дмитриевич. Нельзя позволять черни думать, будто Москва может безнаказанно убивать митрополитов. Слава Богу, у нас есть власть и закон.
– Не трать речей, Григорий Григорьевич. Убийц сыскать невозможно, – сказал Волков. – Убила митрополита толпа. И тут же понеслась гулеванить, пить, безобразничать, а потом глядь – и нет толпы. Есть отдельные жалкие людишки, сами не разумеющие, до чего допились и во что ввязались.
– Судить толпу тоже невозможно. А карать толпу… – Еропкин вздохнул. – Она уже получила от меня залп картечи.
– Пусть благодарят, что малой кровью обошлись! – выпалил Орлов. – Убийц искать будем и найдем!
Архаров, слушая это, прекрасно графа понимал. Как усмирять Москву – граф еще не ведал, а вот наказание убийц – дело понятное, и его проще всего провозгласить сейчас главным.
– Ты бы еще подсказал, граф, как искать убийц в здешних чумных трущобах? – возразил Волков. – Да и не велела государыня строго карать. Чуму истреблять велела. Да и еще – они, убийцы, здешнему обывателю свои, родненькие, кто брат, кто сват, ты же, граф, чужой. И люди твои – чужие. А здешние – запятнаны, все батогов боятся. Потому будут упираться до последнего.
– Стало быть, и не тронь? Для чего же мне государыня губернаторские полномочия дала? – граф начал закипать.
– В Москве с начала бунта подвоз провианта был прекращен, народ зол. Мрут – по тысяче в день! Куда везти больных – сами не знаем! – возвысил голос Еропкин. – Несколько больниц разгромлено, врачи убиты! А ты – сыскать убийц, которые, поди, уже на смертном одре вельзевулу душу отдают! Да и кто станет искать?
– А кто должен?!
Еропкин невольно усмехнулся.
– Должна-то полиция. Да только какой с нее ныне спрос? В Москве сегодня полиции, считай, нет. Кто уцелел – те на заставах, охраняют, чтобы чумные по всей России не разбежались. Ну, коли больницы разгромлены – как ты полагаешь?.. Полицейских драгун на посылках двадцать человек быть должно – где они? На съезжих дворах хорошо ежели по два, по три человека обретается, и те нос высунуть боятся. А всего-то тех дворов на Москву – дюжина.
– Нет, стало быть, у нас полиции, – подытожил Волков. – И обер-полицмейстера нет. Господин Юшков изволил к себе в подмосковную укатить, все дела бросив…
– Нет – так будет, – хмуро сказал Орлов. – Дмитрий Васильевич, ты меня знаешь. Уж коли мне что на ум взбрело…
– До сей поры с людьми дело имел, а не с чумой, сударь, – ответил Волков.
– Чума да толпа! – воскликнул граф. – Другого кого стращайте! Против чумы я целый обоз докторов приволок. А с толпой разберусь – знаете, как?
Он достал из кармана монету, согнул пальцами и бросил на стол.
Волков и Еропкин переглянулись.
Архаров ждал, что Еропкин тут же разогнет монету, но генерал-поручик не пожелал на ребячий лад мериться силенкой.
– Я более против обывателя не ходок. Довольно с меня той картечи, – сказал он. – Я два дня с коня не сходил, где стычка – туда и скакал, просил, уговаривал… Меня государыня за ту картечь по головке не погладит…
– А мне с поветрием управиться велено. Тебе же, граф, погасить бунт. И вспомни, государыня никогда и
