Дашу Томочка отправила на кухню – чистить картошку. У Томочки, хоть каменья с неба, а обед должен быть. Тем более если полон дом работников. «Работники» – Даша и Виолетта – так и не могли понять своей роли в генеральной уборке, так как Томочка перебрасывала их с одного участка фронта на другой. Наконец Виолетте эта безрезультатная чехарда порядком надоела, и она взяла бразды правления в свои руки...
Потом они обедали, потом «разговаривали разговоры» – это святое у Климовых, и отменить ритуал Томочка не пожелала даже по случаю генеральной уборки. Словом, когда общими усилиями они помыли высоченные окна, отужинали и выпили целый чайник чаю, за окнами стемнело.
– А мы быстро справились, – подвела итог Виолетта, когда они с Дашей вышли от Климовых. – Я думала, как всегда, за полночь закончим.
– Я тоже не рассчитывала раньше освободиться.
Они распрощались на углу. И тут Даше снова повезло: пришел ее троллейбус. А может, как раз не повезло? Потому что случись им задержаться или троллейбусу пропасть где-то в парке, и Даша бы не увидела того, что увидела.
Сеня Зайчик не ждал ее с поздним ужином и не болтался у Вани Сурина, доказывая кому-то до хрипоты, что реализм в масле – это устарело. Сеня спал в Дарьиной комнате, на Дарьином диване. Спал не один, а вместе с тощей рыжей девицей, которую Даша уже видела в мастерской у Сурина. Оба были пьяны. То, что всегда вызывало у Даши приступ тошноты с детства, произошло в ее доме, в ее постели, с ее любимым мальчиком, фамилию которого – Зайчик – она успела полюбить и примеряла на себя и даже тайно училась расписываться этой симпатичной редкой фамилией.
Перед глазами поплыли радужные круги. Даша вышла из комнаты, посильнее хлопнув дверью, чтобы любовники проснулись. В коридоре громко поздоровалась с соседями, уронила под дверью связку ключей. Потом протопала на кухню, где долго пила из-под крана невкусную теплую воду.
Евдокия Дмитриевна, восседавшая за общим кухонным столом под старым абажуром с яркой лампой, читала газету в ожидании вечернего чая. Она внимательно посмотрела на Дашу поверх очков, сидевших на кончике носа.
Дарья пила и пила эту противную воду из-под крана, как будто попала в пустыню и, мучимая жаждой, не хотела уходить от ручья. Потом плеснула себе в лицо, пригладила влажными руками разлохматившиеся волосы и села за стол напротив соседки. Она смотрела в одну точку, сцепив руки в замок. Плотно сжатые пальцы побелели, но Даша боли не чувствовала и все сильнее и сильнее сжимала их в замке.
– Девочка моя, – начала Евдокия Дмитриевна. – Даша, я должна была тебе уже давно сказать, но ранить не хотела. Думала все, что раз так складывается, то и сама скоро заметишь или просто разбежитесь. А вышло видишь как.
– Он что, не первый раз?
– Не первый...
Они услышали, как в конце коридора робко заскрипела дверь Дашиной комнаты, потом зашуршало, и стукнула входная дверь. «Ушла», – поняла Дарья. И тут же в дверном проеме кухни возник Сеня.
– Даш, ты все не так поняла. Это...
Даша усмехнулась.
– Уходи.
– Даш, я все объясню.
– Уходи. И все вещи сразу забирай.
Сеня уныло поплелся в комнату, а Дарья сорвала с гвоздя кухонное полотенце и заперлась в ванной. Она терла куском серого хозяйственного мыла пропахшее растительным маслом и солеными огурцами полотенце – опять дядя Петя сослепу о ее полотенце свои грабли вытирал, закусывая на ходу! – и глотала слезы.
Сеня с пожитками, которые он побросал в клетчатую сумку, снова пришел в кухню. Увидел, что Дарьи нет. Прислушался. В ванне журчала вода в кране. Он несмело постучал.
– Даш! Ты прости, а?
– Простила, – ответила Дарья и включила воду посильнее, чтобы прополоскать полотенце.
– Даш, может, я... это... останусь, а?
– Уходи.
– Даш, может, останусь? Куда я сейчас??
– Уходи! – рявкнула Дарья и влепила сырым полотенцем по двери, как хлыстом. С гвоздя, вбитого в стену, соскочил таз, поскакал по просторной ванной комнате и заплясал на одном месте, гремя на сером кафельном полу. От звука этого Сеня отшатнулся от двери, испуганно посмотрел на Евдокию Дмитриевну.
– Тогда я пошел, – сказал в кухонную пустоту, подхватил сумку, и через минуту входная дверь притворилась за ним почти без звука.
Даша вышла из ванной минут через десять. Глаза покрасневшие, руки тоже. Глаза, видать, от слез, руки – от холодной воды. Полотенце встряхнула, развесила аккуратно на батарее.
Евдокия Дмитриевна все так же невозмутимо восседала за столом и читала газету.
– Евдмитна, – скороговоркой выпалила Даша. – Я права?
Мудрая соседка, казалось, как будто ждала вопроса от нее.
– Ты вправе поступать так, как считаешь нужным. Кто-то готов мириться, кто-то – не может и не хочет. Тут нет правил.
– Я не могу и не хочу.
– Тогда будет болеть, пока не зарастет.
– А если бы я поступила иначе, не болело бы?
– Болело бы. Только там нужен был бы терапевт. А тут ты поступила как хирург. Это я тебе как врач в прошлом говорю. И еще, как доктор, скажу: любящее сердце болит всю жизнь, потому что на каждую каплю любви приходится по сто капель боли.
Даша переболела Сеней Зайчиком достаточно быстро. Наверное, потому, что обида была сильна. Да еще потому, что все это напомнило ей ее детские страдания. Неделю она лежала на диване, отвернувшись к стене. Вставала только утром на работу, быстро убирала двор, еще до того момента, когда жильцы начинали выползать на улицу, и пряталась в своей комнате. Сеня приходил несколько раз. Об этом ей додожил дядя Петя. Но мальчика с красивой фамилией Зайчик не пустили в дом, где он умудрился так легко нагадить.
Даша бы и еще с недельку хандрила, но в один из дней рама ее окна, завешенного плотными шторами, содрогнулась, с улицы в комнату протянулась здоровенная волосатая лапа, которая легко выбила шпингалет из его гнезда, после чего окно открылось, и в Дашину комнату ввалился Ваня Сурин.
– Вань, ты как это? У меня ведь этаж полуторный... – с удивлением сказала Даша.
В это время над подоконником поднялась голова Светы.
– Вань, ты не убился? – спросила его верная подруга. – Ну, Дашка, соседи у тебя – чистые церберы! Такую оборону тут организовали. Пришлось в окно пробираться.
Ваня присел на краешек дивана и неуклюже погладил Дашино плечо под старым свитерком.
– Даша-Данечка-Дашута! Уж такие мы, мужики, засранцы, прости господи! Дашка, нам плохо без тебя. Ты почему не приходишь? Сеньку мы выгнали. А тебя ждем.
– Вань, ему ведь идти некуда.
– Некуда. Так об этом раньше надо было думать, когда паскудничать решил. Ты не вздумай жалеть его! Он мужик. И я с него просто как с мужика спросил. Ты уж извини, я по-другому тоже не мог. И рыжую выгнали. Поэтому ты приходи к нам, а? Дашка, тебя все любят! А любовь еще будет у тебя!
– Ну уж нет! – Дашка зло прищурилась. – «Любовь»! Ты, Ваня, вроде большой мужик, а в сказки веришь...
Ваня со Светой, которая так и осталась за окном, переглянулись.
– Вот именно, Дашка, в сказки. И ты еще вспомнишь меня. А сейчас собирайся и пошли. Нам тебя недостает. Да, еще есть заказ на твои картинки! Пошли! Там все объясню.
Дарья немного поупиралась, но Ваня не отступал, и она вынуждена была покинуть диван, причесаться и пойти в мастерскую, где хитрый Ваня нагрузил ее работой. Потом уж она поняла, что «заказ на картинки»
