Вслушайтесь, наконец, как мягко и раздумчиво поет у него молодая казачка, потерявшая своего суженого, с какой щемящей грустью изливает она свое чувство:
Седых-поэт подготовил Седых-прозаика. Любовь к точному, поэтически свежему слову, яркость и живописность красок, выразительность художественного образа, колоритная и емкая деталь, глубокая эмоциональная насыщенность и покоряющий лиризм — все это пришло в его зрелую прозу из юношески непосредственных и задушевных стихов.
Роману «Даурия», любимому своему детищу, писатель отдал весь жар души и сердца. Работа над ним продолжалась пятнадцать лет. Воспоминания детства, бесчисленные встречи с участниками гражданской войны, горы книг и архивных материалов по истории революционного движения, каторги и ссылки — вот та атмосфера, в которой вызревал замысел художника. «В 1934 году у меня возникла мысль,— рассказывает писатель, — написать роман, посвященный событиям гражданской войны в Забайкалье. Два года я собирал материал для этого романа, беседовал с участниками гражданской войны, изучал историю забайкальского казачества, историю революционной борьбы в Сибири и на Дальнем Востоке, а также историю нерчинской каторги».
Опираясь на опыт советской литературы, создавшей немало правдивых и ярких книг о гражданской войне, наследуя традиции таких первоклассных мастеров художественного слова, как М. Шолохов, автор «Даурии» сумел сохранить свое индивидуальное творческое лицо, остаться глубоко оригинальным и своеобразным художником. Его роман превратился в красочную художественную летопись трудового казачества Забайкалья на протяжении нескольких десятилетий, насыщенных грозовыми событиями всемирно-исторического значения. Автор строит свое повествование так, что судьба его героев, история их частной жизни перерастает в историю народа на крутых поворотах революционной эпохи.
Эпический охват событий, мастерство жанровых сцен, выписанные уверенной рукою опытного мастера, полнозвучные картины природы, емкие, художественно и психологически точно вылепленные характеры сделали «Даурию» одним из любимых произведений советской литературы, популярным не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами.
В неторопливо-обстоятельном повествовании перед читателями «Даурии» развертываются сочно выписанные картины жизни в казачьем поселке Мунгаловский. Жизнь течет в нем размеренно и ровно, словно спокойная река на равнине. Нравы, быт, привычки, обычаи — все это давно отстоялось, вошло в устойчивые берега, подчинено писаным и неписаным законам. Люди живут, точно сообразуясь с календарем природы. Весна и осень, зима и лето сменяют друг друга, а с ними меняются и хозяйственные заботы мунгаловцев — пахота и уборка урожая, сенокосы и зимние масленичные игры. Плавный поток жизни вызывает и замедленность повествования о ней, обстоятельность и неторопливость рассказа ц первых частях эпопеи. Автор любовно выписывает сцены облавы на волков, молодежные игрища у какой-нибудь церковной ограды, где девушки, повязанные цветными гарусными платками, лихо отплясывают под гармонику кадриль, а чубатые парни, сидя на бревнах, щелкают каленые кедровые орехи. Столько же обстоятельно живописует художник обряды сватовства и свадебного пира, взятие снежного городка и катание парней и девок на санях в масленицу, ночевки в поле и поселковые сходки. В втой здоровой трудовой жизни, в постоянном общении с природой много от истинной поэзии, полнозвучной радости бытия. Ощущение щедро разлитой вокруг жизни с ее пьянящими запахами земли и трав вплоть до горьковатого привкуса полыни сразу захватывает вас с первых же страниц романа. Перед вами во всей жизненной непосредственности проходят десятки людских судеб, разыгрываются человеческие драмы, подспудно и открыто бушуют страсти, сталкиваются характеры. И тут же нещадно палит жаркое забайкальское солнце, звенят ручьи, и лентой вьется в тени нависщих над нею черемуховых кустов и верб речушка Драгоценка. Летом над поселком проносятся ливни и грозы, зимой лютует пятидесятиградусный сибирский мороз. Как будто все идет своим, раз навсегда заведенным ходом.
Но зоркий взгляд художника на этой внешне спокойной глади потока начинает различать воронки и водовороты, скрытые подводные течения. Богач Платон Волокитин безнаказанно распахивает залежь
