больными хутора, деревни и станицы. Остатки Красной армии проходили астраханскими степями, где единственным их ориентиром был звон колоколов редких, одиноких церквей. Наша обоюдная ненависть порождала опустошение и смерть.
А уже через несколько лет эти партизаны поняли, что их жестоко обманули, и кричали на собраниях, что “не в ту сторону стреляли”, и прислушивались, “не ударит ли где пушка”, чтобы взяться за оружие. Но было поздно.
Десятого июня 1918 года мы брали Торговую. Деникин хотел предоставить первые лавры дроздовцам, и они наступали в центре в направлении к железнодорожной станции. Марковцы получили приказ занять полустанок Шаблиевку, севернее Торговой. Мы, корниловцы, были правее дроздовцев, как бы в резерве. На крайнем правом фланге, за возвышенностью расположились сотни генерала Эр дели.
Утром дроздовцы открыли огонь из своих батарей. Большевики ответили. Мы лежали в траве и ждали: вот-вот услышим “ура!”, команду “стройся!” и приглашение к обеду в Торговую.
Прошло полчаса, пальба не прекращалась. Через час тоже нет. По всему фронту дроздовцев разгорелась пулеметно-винтовочная трескотня и систематический артиллерийский обстрел. Прошло более двух часов, мы все еще на месте. Большевики становились все смелей. Они увидели перемену в нашей тактике и осознали свое численное превосходство. Начинаем нести потери.
Кутепов нервничает, продвигает нас на линию огня. Разгорается перестрелка. Уже первый час, а дроздовцы все еще не наступают. Тут к нам подходит Кутепов:
— Взять Торговую!
Заработали пулеметы, и уже на середине ленты несется по линии “ура!”. Мы, пулеметчики, запряглись в “максимки” и рысью догоняем пехоту. Ошпарило сильным огнем. Этот момент нужно выдержать, и тогда победа обеспечена. Корниловцы не залегли, не остановились. Перелом — и поле покрылось тысячами бегущих большевиков.
И тут мы увидели: пошла конница генерала Эрдели. Четыре раза на возвышенности одновременно молнией вспыхивали обнажавшиеся шашки, и степная казачья стихия проносилась мимо нас в обход станции, в тыл большевикам. Генерал Эрдели во главе первой сотни. Этот бой подтвердил еще раз верность нашей тактики. У дроздовцев был прекрасный вождь, превосходный дух, но они привыкли к регулярной войне. Уже во втором бою они усвоили нашу маневренную тактику.
Вечером из части в часть передавали печальную весть: при взятии Шаблиевки убит шрапнелью генерал Марков. Потеря чрезвычайно тяжелая, погиб один из лучших офицеров Добровольческой армии.
После взятия Торговой мы погрузились на подводы, удвоив скорость движения и сберегая силы. Группой командовал генерал Боровский. По ставропольским степям мы шли в обход Тихорецкой, чтобы с трех сторон атаковать этот важный железнодорожный узел.
Под селом Медвежьим был жестокий бой, мы несли большие потери: большевики подтянули матросские части. У нас впервые были мобилизованные — ставропольские крестьяне. Они уже успели познакомиться с большевиками и дрались превосходно. К вечеру удалось сбить большевиков со всех позиций и взять Медвежье, большое село Ставропольской губернии в 15 000 жителей. На площади взяли отставшего большевика, солдата-крестьянина. Один из офицеров хотел его застрелить, но мы запротестовали, сославшись на недавний приказ генерала Деникина, и взяли его на нашу подводу. Он сорвал с папахи красную ленту, и его уже нельзя было отличить от нас. Почувствовав себя в безопасности, он стал откровенно отвечать на наши вопросы.
— Землицы, говоришь?
— Да, господин офицер, дали бы нам землицы, мы бы и рады были за вас воевать.
— Небось, много ее вам большевики дали?
— Да, оно правда, когда помещика делили, земли на душу совсем мало вышло. Ну а все-таки земля теперь наша.
— Скоро они ее у вас отнимут, землицу вашу.
— Как отнимут? Никогда не отнимут!
— Ну а как ты думаешь, при коммуне будет у тебя земля, и коровы, и лошади, и свиньи? Они вам землю обещают, чтобы вы за них воевали. Потом отнимут, да еще как отнимут. Мы вот вам ничего наперед не обещаем. Как потом народ законным порядком решит.
— Насчет “потом” мы больно неверующие. А чтобы большевики у нас землю отняли? Да никогда тому не бывать! Мы ее, что ли, отдадим? А винтовки у нас на что?
В одном из хуторов мы его отпустили. Не раз вспоминал он нас, наверное. В особенности если дожил до коллективизации…
Мы делали по восемьдесят верст в сутки. Заставали еще горячие обеды бежавших большевиков. Вскоре мы достигли главной линии Владикавказской железной дороги. Станцию Тихорецкую мы взяли с налета, нанеся большевикам страшный удар. После боя, приближаясь к станции, мы увидели двух наших корниловских офицеров, поспешно удалявшихся с полными мешками на плечах. Оба потом перешли в контрразведку. Это был один из первых случаев грабежа в Белой армии, на который мы не обратили должного внимания. Может быть, потому не обратили, что в тот же момент из закрытого вагона раздались два выстрела. Мы нашли там застрелившихся комиссара и женщину посреди целого склада мануфактуры, драгоценностей, флаконов с духами и одеколоном.
Позднее мы с марковцами в жестоком бою против Сорокина брали Кавказскую. Потери доходили до половины наличного состава.
В Кавказской армия простояла несколько дней, и я съездил в Новочеркасск, куда приехала из Екатеринослава моя невеста. На день св. Владимира, 28 июля 1918 года по новому стилю, мы повенчались там, в Троицкой церкви. Шаферами были русский, англичанин и два южных славянина. Жена стала работать в лазарете в Тихорецкой. Я нашел своих корниловцев под Армавиром, в Отраде-Кубанской, имении барона Штейнгеля. Вечером наш батальон получил приказ грузиться. Нам разрешили взять с собой портвейн и сладкие галеты. За неимением иной посуды мы наполнили превосходным вином котелки и пулеметные кожухи. Была прекрасная летняя ночь, мы лежали на платформах около наших пулеметных двуколок, наливали из пулеметных кожухов вино, закусывали галетами и пели до поздней ночи. Утром мы были в Ставрополе.
Ставрополь
Тихий, уютный город, красивые окрестности, невдалеке горы. Ставрополь, главный город богатой области, стал городом-великомучеником.
Заняв Ставрополь, большевики учинили в нем массовые расстрелы. На лицах горожан еще лежала печать пережитых ужасов. Каждую ночь расстреливали целыми группами, главным образом молодежь, гимназистов и офицеров. Выполнялась определенная задача, действовала руководящая воля, стремящаяся к массовому истреблению русской интеллигенции “как класса”. Именно они, а не неспособные к сопротивлению “буржуи”, были опасны большевикам. “Буржуи”, которых большевики объявляли своими главными врагами, пострадали гораздо меньше.
От большевиков Ставрополь освобождали местное офицерство и подошедший из Пятигорска со своими казаками еще малоизвестный тогда Шкуро. Казаков было всего несколько сотен, вооружены они были плохо, но ими еще руководили высокие цели. Теперь город был в руках ставропольского офицерского полка. У офицеров не было ни партизанского опыта, ни сплоченности, и их часы были сочтены. С севера, со стороны Старо-Марьинской, подходили массы большевиков. На вокзале толпился народ, стремившийся спастись от надвигающихся ужасов.
Мы высадились и спешно направились за город к железнодорожной насыпи. Большевики в поражающем численном превосходстве уже охватывали Ставрополь. У нас был один батальон, человек в триста, при четырех пулеметах. Правее нас офицерский полк в несколько сотен человек, еще правее “шкуринцы”. Нам удалось восстановить положение и отогнать большевиков на две версты. В бою был убит Мельников, безупречно честный офицер, связывавший судьбу своей родины, Галицкой Руси, только с Россией.
Бой разгорелся по всему фронту. Мы удерживали натиск двух большевицких полков, а на наш левый фланг наступало около трех тысяч. К полудню стрельба переместилась в наш тыл и вскорости охватила нас полукольцом. Пехота отступила, и мы остались с пулеметами одни. Двое наших были уже убиты, один ранен. Я знал, что наши части должны вот-вот подойти, что они, наверное, уже несутся на всех парах и что мы должны во что бы то ни стало выдержать, пока не погрузят раненых.
Однако для нас шестерых, оставшихся на возвышенности, положение становилось все более угрожающим: нас начали обходить и слева. Патроны были на исходе. Короткими очередями мы били во все стороны света: и на север, где норовили подняться большевицкие цепи, и на запад, где они подступали к железной дороге, чтобы не дать нашему бронепоезду приблизиться, и на восток, где они были уже у нас за спиной. Кольцо все сужалось. С начала боя мы выпустили двадцать пять лент, нагар в коробе ложился густым слоем, пулеметы меняли звук и ритм. Вода в кожухах давно испарилась, моча была плохой заменой. У каждого пулемета оставалось по ленте, и мы, приберегая их на последнюю минуту, стали отстреливаться из винтовок и посматривать друг на друга. Мы держались уже два часа, а наш бронепоезд метался на отрезке в полверсты. Вдруг один крикнул: — Наши!!!
И шесть пар глаз устремились в одну точку: посреди поля стоял паровоз с несколькими вагонами и из них выскакивали корниловцы. Большевики их встретили бешеным огнем. Но тут и мы сыграли большевикам во фланг и в тыл прощальную на двух последних лентах. Славное дело было под Ставрополем 8 августа 1918 года. На том пригорке потерял я орден св. Анны, полученный за Добруджу. Но искать его не стал. Лавры Тараса Бульбы меня не устраивали.
Опять бои. Мы брали станицу за станицей, хутор за хутором. Взяли Армавир. Наши части подходили к Екатеринодару. Под Кореновкой знамя победы заколебалось. Сорокин, с 40 000 хорошо организованных и богато вооруженных, обстрелянных в боях с немцами под Ростовом большевиков, двигался во фланг нашей армии. Их встретил генерал Казанович со своими партизанами и марковцами под командой Кутепова. Соотношение сил было для нас привычное: примерно один к десяти. Но случилось небывалое: впервые наши непобедимые ряды отхлынули назад под страшным огнем неприятеля. Жестокий бой длился двое суток. Наши потеряли в первый же день больше половины наличного состава.
Подошедшие дроздовцы и кубанцы восстановили положение. Перелом произошел в конце вторых суток. Победил более сильный дух, лучшие вожди и более стремительное и умелое движение. Перелом для большевиков оказался катастрофическим, наша победа решительна, освобождение Северного Кавказа стало вопросом ближайшего месяца. Вскоре мы заняли и Екатеринодар.
Тыл
У нас теперь была своя столица. У нас и у кубанцев. И нам вскоре там стало тесно. Перед нашими генералами возникла труднейшая задача: управлять занятой территорией. Для них это было во много раз сложнее, чем командовать войсками, и в конце концов оказалось не под силу.
В скором времени к привычным вестям о военных действиях все чаще стали присоединяться слухи о новом для нас понятии — о тыле. С течением времени эти слухи стали в наших разговорах преобладающими. За нашей спиной накапливался враг, бывший намного опаснее большевиков. Все, что было гнилого и негодного в царской России, собиралось в тылу под защитой храбрейших полков. На свежих могилах героев шла оргия беззакония, взяточничества и самозванства. Полки на фронте редели, орошали молодой кровью поля России, а тыл рос не по дням, а по часам, во много раз превзошел нас численно и в конце концов задавил.
Пока были только зачатки всего этого. Два офицера, таскавшие в Тихорецкой мешки с награбленными вещами, роскошно устроились в тылу. Боевые же офицеры не могли на наше нищенское жалованье содержать семью.
Мы продолжали бороться за освобождение северного Кавказа. Снова бои. Потери все увеличиваются, молодежь гибнет тысячами. Гибнут кубанские казаки. После каждого боя роты уменьшаются на четверть, а то и наполовину. Количество пулеметов трудно удержать на одном уровне, часто у пулемета остается один человек. Настроение офицерства по сравнению с
