Сговор остолопов

— О, вот как? — Игнациус повернулся к патрульному Манкузо. — Не будете ли вы любезны уйти? Вы подстрекаете мою маму.

— Мистер Манкузо ничего такого не делает, он просто милый человек.

— Я лучше пойду, — извиняющимся тоном повторил патрульный Манкузо.

— А я этих денег достану, — закричала миссис Райлли. — Я дом этот продам. Я продам его прямо из- под тебя, дуся. А сама в богадельню пойду.

Она схватила за край клеенку и вытерла ею глаза.

— Если вы не уйдете, — сказал Игнациус патрульному Манкузо, уже прицеплявшего обратно бороду, — я вызову полицию.

— Он и есть полиция, глупый.

— Это тотально абсурдно, — сказал Игнациус и зашлепал задниками прочь. — Я ухожу в свою комнату.

Он хлопнул за собой дверью и схватил с пола блокнот «Великий Вождь». Бросившись спиной на подушки кровати, он начал рисовать каракули на пожелтевшей странице. Почти полчаса он дергал себя за волосы и жевал карандаш, после чего приступил к сочинению абзаца:

Будь с нами сегодня Хросвита [Хросвита (Росвита) фон Гандерсхим (ок. 935 — ок. 1000 гг.) — немецкая монахиня, писавшая религиозные эпические поэмы на латыни и прозаические комедии на христианские темы, основанные на работах римского драматурга Теренция.], мы бы все обратились к ней за советом и указанием. Из суровости и безмятежности ее средневекового мира один пронизывающий взгляд этой легендарной Сивиллы святых монахинь изгнал бы ужасы, материализовавшиеся перед нашим взором в облике телевидения. Если б можно было только совместить одно глазное яблоко этой священной женщины и телевизионную трубку — при том, что оба предмета, грубо говоря, одной формы и устройства, — что за фантасмагория взрывающихся электродов произойдет тогда. Образы тех сладострастно вертящихся детей дезинтегрируются во столько ионов и молекул, тем самым производя катарсис, коего трагедия развращения невинных по необходимости требует.

Миссис Райлли стояла в коридорчике и рассматривала надпись НЕ БЕСПОКОИТЬ, выведенную печатными буквами на листе «Великого Вождя», прицепленного к двери полоской старого лейкопластыря телесного цвета.

— Игнациус, пусти меня вовнутрь, дуся, — вопила она.

— «Впустить вас вовнутрь»? — отвечал из-за двери Игнациус. — Разумеется, не стану. В данный момент я занят особенно компактным пассажем.

— Пусти меня сейчас же.

— Вы же знаете, что вам входить сюда не позволяется никогда.

Миссис Райлли забарабанила в дверь.

— Я не знаю, что в вас вселилось, мамаша, но подозреваю, что вы в данный момент психически неуравновешенны. Задумавшись сейчас об этом, я осознаю, что слишком испуган, чтобы открыть вам дверь. У вас в руке может оказаться нож или разбитая винная бутылка.

— Сейчас же открой дверь, Игнациус.

— О мой клапан! Он закрывается! — громко простонал Игнациус. — Ну что — теперь вы удовлетворены тем, что погубили меня на весь оставшийся вечер?

Миссис Райлли всем телом бросилась на некрашенное дерево.

— Ну, только дверь не ломайте, — в конце концов произнес он и через несколько мгновений задвижка отползла в сторону.

— Игнациус, что это за дрянь на полу?

— То, что вы видите, — это мое мировоззрение. Оно все еще должно быть инкорпорировано в целое, поэтому ступайте осторожнее.

— Да еще и ставни все закрыл. Игнациус! На улице еще светло.

— Существо мое — не без своих прустианских элементов, — ответил Игнациус с постели, в которую быстренько вернулся. — О мой желудок!

— Тут ужасно воняет.

— Ну, а чего вы ожидали? Человеческое тело, пребывая в заточении, производит определенные ароматы, о которых мы склонны забывать в эпоху дезодорантов и прочих извращений. В действительности, я нахожу атмосферу этой комнаты довольно утешительной. Для того, чтобы писать, Шиллеру необходим был запах яблок, гниющих у него в ящике стола. У меня тоже есть свои потребности. Вы можете припомнить, что Марк Твен предпочитал лежать распростертым в постели, сочиняя свои довольно устаревшие и скучные потуги, которые, как пытаются доказать современные ученые, имеют какой-то смысл. Поклонение Марку Твену — один из корней нашего нынешнего интеллектуального застоя.

— Кабы я знала, что так у тебя получится, давно б сюда зашла.

— Достаточно того, что я не понимаю, почему вы здесь сейчас или почему вам взбрел в голову этот неожиданный порыв вторгнуться в мое святилище. Сомневаюсь, что оно когда- либо будет прежним после травмы этой интервенции чуждого духа.

— Я пришла с тобой поговорить, дуся. Вылезай из этих подушек, я твоего лица не вижу.

— Должно быть, это всё — воздействие того смехотворного представителя законности. Он, кажется, настроил вас против собственного ребенка. Кстати, он уже покинул нас, не так ли?

— Да, и я извинилась за тебя.

— Мамаша, вы стоите на моих блокнотах. Будьте любезны, сдвиньтесь немного? Неужели недостаточно того, что вы уничтожили мое пищеварение, и теперь нужно уничтожать плоды моего мышления?

— Ну где же мне тогда встать, Игнациус? Или ты хочешь, чтобы я в кровать к тебе легла? — сердито осведомилась миссис Райлли.

— Прошу вас — смотрите, куда ступаете! — прогрохотал Игнациус. — Бог мой, никого никогда доселе столь тотально не осаждали и не штурмовали. Да что же там такое пригнало вас сюда в этом состоянии законченной мании? Не в этой ли вони дешевого мускателя, что оскорбляет мои ноздри, дело?

— Я все решила. Ты пойдешь и найдешь себе работу.

О, что еще за низкую шутку играла с ним сейчас Фортуна? Арест, авария, работа. Когда же, наконец, завершится этот кошмарный цикл?

— Понимаю, — ответил Игнациус спокойно. — Осознавая, что вы врожденно неспособны прийти к заключению подобной важности, я могу себе вообразить, что такую идею вбил вам в голову этот монголоидный офицер охраны правопорядка.

— Мы с мистером Манкузо говорили, как я, бывало, с твоим папочкой разговаривала. А папочка твой всегда советовал мне, что делать. Если б он только жив был сейчас.

— Манкузо и мой отец сходны только в том, что оба производят впечатление довольно-таки незначительных человеческих существ. Однако, ваш нынешний ментор, очевидно, принадлежит к тому типу личностей, которые полагают, что всё будет хорошо, если только все беспрерывно работают.

— Мистер Манкузо прилежно трудится. Ему на учаске трудно.

— Я убежден, что он поддерживает нескольких нежеланных отпрысков, которые все надеются вырасти и тоже стать полицейскими, включая девочек.

— У него трое милых дятишек.

— Могу себе вообразить. — Игнациус начал медленно подпрыгивать на кровати. — Ох!

— Что ты делаешь? Опять с этим своим клапом дурака валяешь? Ни у кого больше клапов этих нету, только у тебя. У меня клапа никакого нету.

— Клапан есть у всех! — заорал Игнациус. — Просто мой более развит. Я пытаюсь открыть проход, который вам благополучно удалось блокировать. Теперь он может остаться закрытым навсегда, между прочим.

— Мистер Манкузо говорит, что если будешь работать, то поможешь мне с этим человеком расплатиться. Ему кажется, человек может и частями деньги брать.

— Вашему другу-патрульному много чего кажется. Вы определенно притягиваете к себе людей, как говорится. Я никогда не подозревал, что он может быть столь словоохотлив или что он способен на подобные проницательные замечания. Неужели вы не осознаете, что он пытается разрушить наш дом? С