предков, но уже по материнской линии. Примечательно, что шумерская богиня Нин-ти, которая буквально являлась праматерью человечества, имела еще другое имя, и по-шумерски оно звучало так же — Баба. Важно, что в русской традиции «баба» это не просто женщина и, тем более, не девушка, а именно рожавшая женщина и еще в фертильном возрасте, способная к деторождению.
Русская Баба-Яга сохранила немало общего с шумерской Бабой, у которой было еще одно имя Нин- хурс-аг, и не только окончание, но и умение летать по воздуху, гипертрофированные груди и связанная с этим плодовитость, злобный и сварливый характер, но при этом способность оставаться помощницей и даже спасительницей человеческого рода. Корень «яг» в санскрите в главном своем значении «жертва», и наша Баба-Яга дословно «жертвенница», «женщина, приносящая жертву», но также и «жертвующая собой», что по смыслу совпадает с подвигом первой матери первого человека на Земле.
В русском обществе все еще держится родовая традиция начального воспитания и передача первоначальной родовой информации от Бабы и Деда внукам и внучкам. У каждого из нас, или подавляющего большинства из нас, была, или должна была быть, своя Арина Родионовна. В земледельческой традиции женщина несет не меньшую трудовую нагрузку, чем мужчина, она только на время родов и вскармливания младенца дает себе передышку, и в советское и в постсоветское время, когда Россию из деревни загнали в город, русская женщина все равно не может позволить себе, в подавляющем большинстве, посвятить себя воспитанию детей, и это в целом благо, потому что только к зрелости, если не к старости, человек накапливает в себе родовую память, знания и традицию.
К этому можно добавить еще одно знаковое отличие славянской традиции от индоевропейской — минорат, привилегии младшего в наследственном праве и наиболее важной чертой его являлось наследование младшим дома и соответственно родового очага. Младший сын традиционно оставался со стариками, заботился о них до самой смерти, именно он получал от них максимум опыта, уклада жизни и родового знания, и именно он хоронил родителей, совершал принятые традицией поминальные жертвоприношения, что наряду с наследованием родового дома и очага как таковыми и определяло его особую роль в культе предков, он оставался хранителем культа предков. Отец умирая, всегда благословлял «младшего на корню сидеть». Все русские сказки сохранили основу, где все главные герои, Иван-дурак, Иван-царевич и просто Иванушка, обязательно младший сын, более того, старшие сыновья даже противопоставляются ему и нередко рисуются в отрицательном аспекте. Это связано, видимо, с тем же, что они раньше уходят из дома, «от корня» и получают меньшую долю соков этого корня, меньше Традиции. В известной русской сказке отец перед смертью завещает трем сыновьям по одной ночи дежурить у него на могиле, первым должен идти старший, но он уговаривает младшего Ивана идти вместо себя, так же поступает и средний брат, в итоге именно младший получает от отца, символически от «предков», самое главное наследие.
Сказки сказками, но до сих пор на некоем ментальном уровне у русских младший или просто поздний ребенок считается самым любимым и даже самым умным. По русским традиционным представлениям, ребенок, родившийся в семье последним, обладает магической силой. Возможно, это не только ментально, возможно, и на клеточном уровне передается и генетическая информация, и информация вообще, то есть опыт родителей, а значит и предков, и соответственно поздние, значит, младшие дети уже с рождения более «традиционно» запрограммированы. Опять же, все иначе в западной традиции, где наследует старший, более того, в аристократии, то есть высшем, «всадническом» сословии, младший не получает титула, родового герба, то есть даже символически отрезается от предков.
Наши бабушки и дедушки все еще нянчатся и воспитывают внуков и внучек, это происходит в инерции традиции, проще говоря, «с любовью», тогда как у индоевропейцев Запада этот краеугольный камень традиции полностью отсутствует. Его камень в парадигме «сделай себя сам», для этого не нужны узы, и даже «цепи» традиции, для этого нужна «свобода» для себя и как продолжение свобода от ближних и дальних. Индоевропейцы отбросили за ненадобностью не только дедок и бабок, но и внуков, остались лишь грамматические термины «дети детей» (
В русском осталась и следующая родовая цепь Пра-(дед, баба), уже полностью утерянная индоевропейцами, уже никак не сказать «gross-grossfatter», приходится объяснять придаточными предложениями. Корень «пра» один из древнейших реликтов, восходящий к истокам северной расы, он в ведическом предке богов Бра(х)мане (транскрипция «бра» это чисто английская, в реальном санскрите первая буква более глухая, произносится с придыханием и потому ближе к «п», чем к «б») и в египетском Ра (учитывая, что точное произношение древнеегипетского письма нам неизвестно), или даже первичнее Ра. В самом слове «первый», также как и «правый», корень «пра».
Также только в славянских языках, но наиболее полно именно в русском, сохранились архаичные понятия, указывающие не столько на родственные, сколько на родовые отношения — сват, кум, деверь, шурин, свояк, золовка, зять, теща, тесть, свекровь, невестка. Подобная система связей была еще в санскрите, и как раз это поразительное совпадение русских и санскритских корней (свояк — свака, свекор — свакр, сноха — снуша, шурин — швашурья, деверь — деврь, зять — зата) показывает важность именно родовых отношений в древнем арийском обществе, когда два маленьких рода, две семьи из большого Рода, связывались именно родственными отношениями, это укрепляло Род и было фундаментом земледельческой общины. Русские до сих пор понимают кумов, сватьев, зятей и т. д. именно как своих родственников. В русской традиции резко осуждалось кровосмешение, которым признавалась связь с родственниками вплоть до шестого колена, причем очень показательно, не только по кровному родству, но и по свойству. Это осталось и в православной традиции, грехом считался брак с родственниками и по духовной линии, между кумовьями, крестниками и их потомством. Хотя с буквальной генетической точки зрения это не может быть кровосмешением, зато резко расширяет границы и возможности рода, возможно поэтому земледельческий род, русский народ, обладает такой землей и такой стойкостью.
С другой стороны, на другом индоевропейском полюсе, у романо-германской ветви родовые отношения полностью исчезли, остались лишь позднейшие, практически юридические термины «sister-, mother-, brother- in-low» и прочее, они члены семьи, но не рода, и только по формальному закону, но не по природной крови. В западной традиции уже отсутствует запрет на родственные браки по «духовной линии», более того, сняты табу на связи по второй и третьей крови, например, между двоюродными и троюродными братьями и сестрами, что явно сближает их с чисто скотоводческой семитской традицией. Библия при внимательном прочтении — это полная история кровосмесительства, начиная от Авраама. Это объяснимо, при кочевом образе жизни у скотовода весьма ограниченный выбор, весь его род суживается до кочевого племени, которое по природе своей всегда ограниченно.
Столь же логично, что у них более сильными стали «домовые» связи, те, что «внутри своей крепости», или своего кочевого обоза, — тети, дяди, племянники, кузины. Примечательно, в русском языке «племянник (ца)» явно архаичнее, термин указывает еще на принадлежность к «племени», а не к семье, он так и не развился до индоевропейского уровня, также в русском вообще не состоялся термин «кузен, кузина», это понятие громоздкое, трехсложное (двое-(трое)родная сестра, брат), как бы застывшее в своем основании и все еще подчеркивающее степень рода.
Это все указывает на архаику земледельческой общины, где культ предков и родовые отношения были во многом важнее семейных уз, ибо, повторяясь, северная земледельческая раса могла выжить только Родом, отдельная семья, хутор, были обречены.
Возможно, самым главным отличием русского православия от индоевропейского христианства и есть сохранившийся в цельности культ предков. Возможно, маленькая, но самая яркая деталь этого культа есть русский феномен колокольного звона. Еще в XVII веке Ян Рейтельфельс сообщал, что в дни Пасхи русские горожане «по обычаю звонили в колокола не переставая… что в ушах гудело». Колокол это чисто языческое, от предков, чуждое, незнакомое палестинской традиции, по поверьям колокольный звон призван был утешить души предков. Вообще из русского христианства, православия, культ предков просто выпирает. Поминки, поминания, панихиды, молебны, отпевания, соборования, вся эта богатая, даже чрезмерная по сравнению с западным христианством обрядность чужда ветхозаветной традиции, откуда вышло христианство, вся она чисто языческая. Любой русский, даже не сильно православный, зайдет в церковь, чтобы поставить свечку «за упокой» своих покойных родных, и это скорее, чем «за здравие» живущих.
