в городах под властью Пророка людям Христа не останется места. Но такие убегали еще дальше.
Архиепископ Синдеред, рассовав по сумкам и одеждам свои и чужие драгоценности, успел сбежать из Толетума раньше, чем в столицу вошла армия Мусы. Поминутно трясясь за свою никчемную жизнь и откупаясь кольцами от встречных бандитов, он наконец прибыл в Рим, подивился на огромный малонаселенный и полуразрушенный город, бывший когда-то центром вселенной, и бросился в ноги римскому первосвященнику. Со слезами рассказал ему об ужасных «сынах исмаила», что захватили его родину, а теперь жгут, пытают и грабят всех добрых христиан. Рассказал, что в Иберии теперь нет веры Христа и, возможно, больше никогда не будет.
Первосвященник хмыкнул, ничего не говоря. Он вообще смутно представлял себе, что такое Иберия, где находится и зачем нужна. Вот что такое «сыны исмаила», он представлял себе очень хорошо, даром что сам был родом из Сирии. А потому не стал вдаваться в подробности, отправил Синдереда в приход пожирнее и благополучно забыл про его существование.
Великий народ, некогда вышедший из северных лесов, тот народ, что разгромил имперские легионы, взял Вечный город и остановил на Каталаунских полях непобедимую гуннскую конницу, теперь исчезал на глазах, и было ясно, что скоро от него не останется даже воспоминаний.
– Скажи, как тебе это удалось, отец хитрости?
Муса ибн Нусайр стоял в подвале королевского дворца, освещенный факелами и сиянием множества сокровищ. Столько золота, серебра, драгоценных камней и редкой утвари он не видел никогда в жизни. Стоящие вдоль стен массивные окованные сундуки ломились от богатства. Здесь был даже легендарный храмовый стол, вывезенный из Иерусалима царем Навуходоносором. Муса с трудом представлял себе, сколько может стоить эта реликвия.
– Да, ты выполнил свое обещание. Но – как?!
Джинн раздулся по своему обыкновению, заполняя багровым пламенем все пространство.
– Жажда, повелитель. Ваша человеческая жажда. Жажда мести, славы, денег, женщин. Всего, что вам так необходимо и что на самом деле – только пыль под ногами веков. Вы, люди, соединены друг с другом в такую плотную сеть, что, тронув одну нитку, ты непременно задеваешь все остальные. Дай услышать королю смех – и ты уничтожишь его царство. Дай вору украсть – и ты отдашь ему корону. Дай голодному веру – и он станет убийцей. Обмани праведника – и его проклянут. Дай человеку золото – и он погибнет.
– Ты, как всегда, говоришь загадками. Я ничего не понимаю.
Джинн усмехнулся, и над сундуками пронесся обжигающий воздух.
– Хозяин доставшихся тебе сокровищ этого тоже не понимал.
Муса нахмурился. Ему не понравились последние слова, но джинн уже исчезал, втягиваясь в лампу.
– Эй! Чудище! Постой.
Багровое пламя растворилось в воздухе, и даже запаха корицы больше не осталось.
Теперь на ней всегда был доспех матери. И короткий меч на трофейном арабском поясе, чтобы в любой момент вскрыть обидчику горло. Иначе было не выжить.
Флория все лето провела в седле, пробираясь от города к городу, пытаясь собрать любые сведения об отце. Сведения были однообразны. Сперва она еле сдерживалась. Потом ей уже было все равно. Они не правы. Они не могут быть правы, она найдет отца, и все закончится.
Септем пал, открыв ворота подошедшему к его стенам наместнику. Так же как пали все города Иберии. Ей уже некуда было ехать. К осени в лесах недалеко от Талаверы она загнала своего второго коня, и ей повезло, что она тут же натолкнулась на арабский разъезд. Двое отправились к гуриям сразу: один со стрелой в глазнице, другой с метательным ножом в горле. Остальные быстро умчались назад, думая, что натолкнулись на банду мятежников. Добычей стала белая высокая лошадь, не очень красивая, но зато выносливая. Что было к лучшему, сейчас красота (даже лошади) была скорее недостатком.
Она пробиралась на север, как и все те немногие, кто считал свободу более важной субстанцией, чем теплое стойло. Она свято верила, что если отец жив, то он может быть только там.
В северных горах издавна обитали немногословные дикари, ни в грош не ставящие любую пришлую империю. Теперь на эти скудные земли набивались озлобленные готы, у которых не оказалось денег на бегство к франкам или в Аквитанию, потерявшие семьи иберийские крестьяне, городские ромеи, пытающиеся спасти своих дочерей от неминуемого попадания в арабские гаремы. Вся эта человеческая масса мешалась друг с другом, и пока не было среди них ни королей, ни владетелей. Грязные, нищие, оборванные, злые. Непобедимая Армия Пророка туда пока не совалась. Тем более что брать там было нечего.
Зиму она провела в заброшенном доме невдалеке от маленького городка, почему-то названного в честь льва. Жила тем, что охотилась и продавала шкуры заезжим торговцам. Одному из этих торговцев пришлось укоротить все пальцы, чтобы не распускал руки.
Поздней весной в город по имени Лев прибыла арабская гвардия из только что образованного эмирата. Разбрелась сначала по округе, вылавливая всех подряд, рубя головы бесполезным и отправляя на юг тех, кто мог пригодиться руками, ногами или иными частями тела. Собрав скудный урожай дани, каратели двинулись дальше на север, на подавление очередного мятежа. Флория починила доспехи, привела в порядок снаряжение, покормила свою белую лошадку и поехала за ними. Лесами, отрогами гор так, чтобы не заметили.
На второй день она потеряла их из виду и нашла только к полудню, по звуку сражения.
Звуки в этих поросших буйной зеленью горах расходились на удивление хорошо.
Она заставила свою Бланку вскарабкаться на очередной поросший лесом откос, проехала по краю до голой каменистой вершины и посмотрела вниз, туда, где в узкой долине уже заканчивался бой.
Их было чуть более сотни. В основном изможденные крестьяне в драных войлочных доспехах, с копьями и дротиками. Еще десятка три неплохо вооруженных готов, в том числе один из охраны бывшего короля, судя по облезлому щиту. Большинство из них прибились только накануне, едва уйдя от преследования.
А напротив них, загораживая единственный выход из долины, мерно выстраивалась гвардия халифа, откормленные смуглые мордовороты в позолоченных длинных панцирях, прикрывающих все, что можно и что нельзя прикрывать. Синие тюрбаны поверх островерхих шлемов, щиты в полроста, копья в полтора.
Он насчитал их тысячу с лишним плюс вспомогательные, с луками и пращами. Конницы, слава богу, было мало. Но и так достаточно, чтобы размазать сотню мятежников по камням этой безымянной долины. Другого выхода из нее просто не было. Позади начинался крутой склон с большой пещерой посередине. Там можно было спрятаться на время урагана, но уводить туда людей перед боем означало загонять их в еще большую ловушку.
Крестьян он выстроил под защитой редкого перелеска. Даже такие тонкие стволы могли защитить от камней и стрел. Готов услал в пещеру, чистить оружие и доспехи. Десяток самых сильных отправил на склоны, готовить бревна, камни и прочие сюрпризы.
Некоторые новички смотрели на него с удивлением. С кем он прошел зиму, нападая на разъезды и вырезая забравшихся на север берберских бандитов, те уже привыкли. Как и он привык смотреть на мир сквозь смотровые щели железной маски.
Маска прикрывала всю верхнюю часть его лица вплоть до самого подбородка и была намертво склепана под затылком. Снять ее было практически невозможно. В его маленьком войске говорили, что лицо их командира обожжено в дотла сгоревшей Мериде, где он потерял всю семью. Он не спорил. Подобных легенд в любое смутное время ходило достаточно.
Подошел один из готов, сказал, что паники никакой нет, все устали, но хотят продать свою жизнь подороже. Он кивнул, спросил имя. Тот оказался мелким владетелем из Кантабрии, даже вроде бы дальним родственником какого-то короля. Было видно, что тоже хочет узнать имя. Но не решился спрашивать напрямую. Видно, ему уже рассказали, что командир не любит такие вопросы. Для всех своих людей он оставался безымянным.
Враг медленно подходил ближе. Выпустил вперед легких стрелков. Из-за сильного ветра камни и стрелы не причинили никакого вреда. Они просто падали на землю, не долетая. Парочка камней даже вернулась