к тому времени не будешь занят похищением кого-нибудь еще!
Он яростно стиснул ее подбородок.
— Ты говоришь глупости! И сама это знаешь!
— Мне больно, дурак, — с трудом процедила она сквозь зубы. — И это не глупости. Это правда жизни, понял?
— Правда жизни? — Он все-таки догадался отпустить подбородок. — Ты с ума сошла, вот в чем правда жизни!
— Ладно, я сошла с ума, а ты — самый разумный человек на свете! Так ступай отсюда и найди своему серому веществу достойное применение, а не талдычь, как заведенный, что я должна остаться!
— Я не говорил, что должна, — скривившись, как от боли, перебил он.
Лада не слушала.
— Я никому ничего не должна! Мне не нужны твои указания, ясно? Я сама все решаю! Ты тут ни при чем!
— Ни при чем?
— Да не повторяй ты за мной каждое слово, чертов попугай!
Он отступил. Он был старше, и он был мужчиной, но силы вдруг кончились. Еще утром она водила губами по линиям его ладони и расспрашивала, каким он был в детстве. Ее глаза излучали тепло, а улыбка искрилась, и все это было — для него.
А теперь ему взамен предлагают арктический холод.
И в одно мгновение сердце покрылось коркой льда, и Артем, сразу осознав это, усмехнулся. Вот так удача! Под обледенелыми пластами таится обманчивое тепло, чувства застывают и не мешают дышать, так что можно спокойно оглядеться, устроиться поудобней и даже прорубить окошечко — крохотное! — в большой мир. Просто так прорубить, из любопытства. Точно зная, что в это окошечко снаружи ничего опасного не проскользнет. И пусть свет здесь не слишком яркий, зато все зависит только от него, ни от кого больше. И пусть места мало, и развернуться особенно негде — двигаться все равно неохота, хватит и того. Сердцу нужно отдохнуть и поостыть.
Каждое мгновение этого вечера, ночи, следующего дня он чувствовал, как неотвратимо костенеет от стужи, и вместо облегчения, оттого что можно не двигаться, не думать, не мучиться, ощущал только тоску.
Ее встречал промозглый ветер, предрекавший скорую осень. Прямо с вокзала Лада двинулась на работу, и в троллейбусе заплатила не только за проезд, но и за багаж тоже. Несмотря на неудачу со снотворным, она все еще надеялась, что хаос отступит от нее, если все делать по правилам и разумно.
Правда, родителям о приезде она не сообщила и сумку с вещами домой не занесла.
Мысли скакали, как перед экзаменом, когда стараешься упомнить все сразу, повторяешь, будто заклинание, формулы, мечешься от одной темы к другой, а взяв билет, понимаешь, что в голове только обрывки.
Неуд.
Она не могла с ним смириться и все пыталась раскопать в душе что-то, похожее на подсказку, и шарила в памяти в поисках шпаргалки. Ничего не получалось. Бесполезно искать то, чего нет.
В троллейбусе она пару раз больно ударилась лбом о стекло, но даже не подумала сесть поудобнее. Хаос подступал все ближе.
Остановка, на которой она вышла, оказалась не той, что нужна, и добираться до больницы пришлось сквозь влажный и сумрачный парк.
Когда Ладка увидела скамейку, то поняла, что силы ее кончились. Присев на краешек, она расплакалась.
Она никогда его не увидит.
И вынести это нельзя. И понять это невозможно.
Она шла в больницу, собираясь немедленно с головой окунуться в привычную тяжелую работу, которая поможет ей обо всем забыть. Но сейчас уже сомневалась, поможет ли…
Как спасение, запищал в рюкзаке мобильный.
— Ты взяла-таки билет? — весело осведомился братец.
— Да.
— А что такая недовольная? Небось, приз не получила? — Он довольно похрюкивал, и Лада лениво удивилась, с чего бы Пашке так радоваться. — Ну, признайся, не получила?
А ведь все произошло именно из-за этого дурацкого приза!
— Лад, ты почему молчишь? — насторожился Пашка. — Обижаешься, что ли? Неужели серьезно обиделась?
— Нет.
— Ну слушай, ты же сама любишь всех разыгрывать! А нам, значит, и разок прикольнуться нельзя! Где твое чувство юмора?
Осталось на берегу лазурного моря. Вместе с чувством собственного достоинства и всеми остальными чувствами. И, кажется, вместе с ней самой.
А кто здесь сидит на скамейке — непонятно.
— Над кем прикольнулись-то? — все-таки выговорила она, решив хоть как-то поучаствовать в этой жизни.
— Как — над кем?! — В голосе брата прозвучало искреннее недоумение. — Над тобой, конечно. Приза-то ведь не было. А разве ты не ходила за ним?
— Погоди-ка… — проговорила Лада, с трудом собираясь с мыслями. — Что значит приза не было? Откуда тебе знать, был он или не был, если я выиграла его на телевидении? Или у тебя там шпионы?
Немного посопев, Пашка произнес:
— Так ты еще не догадалась…
— О чем? — рассердилась она и тут же обрадовалась, что еще может сердиться.
— О твоей поездке, — сознался он, вспомнив, что все тайное рано или поздно станет явным и тогда беды не оберешься. — Телевидение тут ни при чем. Просто мы с Тамарой решили, что тебе необходимо отдохнуть.
По голосу Лада поняла, что Пашка улыбается.
— Вы с Тамарой…
Остальное, в принципе, не имело никакого значения.
Подумаешь, не было приза. Зато «они с Тамарой».
— Поздравляю, — пробормотала она, сунула трубку в рюкзак, поднялась, вышла из-под кленового шатра и подставила лицо дождю.
Что ж?.. Пусть не «она с Артемом», а «он с Тамарой». Пусть не у нее, но хоть у кого-то все получилось. Она-то понимает, как это страшно — когда не получается…
В это же самое время в одном южном городе от перрона отошел поезд. Проводив глазами родной вокзал, Степка отвернулся от окна и сказал брату:
— Зря мы это задумали! Темыч нам точно головы оторвет!
Сенька легкомысленно пожал плечами, вглядываясь в открывшийся морской горизонт.
Над морем поднимался самолет. На пороге пассажирского салона возникла безупречная стюардесса.
— А сколько нам лететь, девушка?
— Примерное время полета — два часа тридцать пять минут.
— Спасибо.
А от Москвы — еще часов двенадцать. Если за это время он не придумает, как ее выкрасть, придется поселиться в славном городе Кузнецке навсегда.
Навсегда. Какое хорошее слово.
Вот только что подумает Ника? Ей и так несладко, наверное, в багажном отделении.
