Является бедняк — с мерой под мышкой.
— А тебе что здесь понадобилось? — спрашивает царь.
— Ты мне меру золота должен.
— Меру золота? — изумляется царь. — Неправда!
— Неправда? Отдавай полцарства.
— Правда, правда, правда! — испугался царь.
— Правда? Меру золота отсыпай!
У кейфующего кейфа не убудет
Когда-то в городе Багдаде сидел халиф Гарун-Аль-Рашид. Этот Гарун-Аль-Рашид имел обычай переодетым гулять по городу, чтобы выведывать таким образом, что происходит в столице. Как-то ночью, когда, переодевшись дервишем, он шел глухой улицей, до него внезапно донеслись музыка и звуки песни. Остановился халиф и, после долгого раздумья, решил из любопытства войти в домик. Войдя, он увидел голые стены; на коврике перед огнем за скудным ужином — хозяин и музыканты; все они поют, играют и веселятся.
— Мир вам, о, веселые люди! — с низким поклоном приветствует дервиш.
— Добро пожаловать, дервиш-баба, милости просим откушать с нами хлеба и соли, повеселимся вместе, — пригласил его хозяин.
И, усадив дервиша рядом, продолжает кейфовать.
Настала ночь, и хозяин расплатился с музыкантами. По их уходе дервиш спросил хозяина:
— Как тебя зовут, приятель?
— Гасан.
— Не в обиду будь сказано, братец Гасан, чем ты занимаешься, сколько зарабатываешь, что так беззаботно кейфуя коротаешь время?
— Чтобы кейфовать, не надо много денег, дервиш-баба, — ответил хозяин. — И на самый маленький доход можно жить без печали. Я — лапотник, шью и чиню лапти; доход у меня не больно велик. Одну половину я трачу вечером на еду, на другую нанимаю вот этих самых музыкантов. И в радости пробегают мои дни. А когда мне бог пошлет такого доброго гостя, как ты, мне делается еще радостней.
— Да продлится надолго радость твоя, братец Гасан, но если вдруг эта ненадежная радость тебе изменит, что ты будешь делать тогда?
— Зачем она мне изменит, дервиш-баба?
— Да вот, сказать к примеру, вдруг халифу придет на ум приказать: чтобы не было лапотников в Багдаде!
— Вот еще! Разве нет у халифа другого дела? Да чем провинились лапотники перед халифом? А коли что-нибудь такое случится, тогда и подумаем. Теперь же, дервиш-баба, пора на боковую, бог не без милости: у кейфующего кейфа не убудет. Уж таковы все мирские дела — как ты примешься за них, так они и пойдут.
— Ладно, дай бог, чтобы так было, — молвил дервиш, и оба легли.
Рано утром дервиш удалился. Вскорости придворные вестники обежали улицы и площади, возглашая:
— Халиф приказал всем лапотникам закрыть свои лавки, а кто посмеет заниматься лапотным ремеслом, с того голову долой!
У бедного Гасана вырывают шило; осыпая его ударами, выгоняют из убогой лавчонки и запирают дверь.
Ночью Гарун-Аль-Рашид, переодевшись дервишем, опять пускается бродить по Багдаду. Из лачуги весельчака Гасана ему слышатся музыка и пение. Он входит.
— Добро пожаловать, дервиш-баба! Садись, тебе место готово!
Дервиш уселся; все начинают петь и веселиться до поздней ночи.
В полночь музыканты, получив плату, уходят. Хозяин и гость остаются вдвоем.
— Слыхал, что случилось, дервиш-баба?
— А что такое?
— Все, что ты напророчил вчера, сегодня сбылось: вышел приказ халифа о запрещении лапотникам работать…
— Не может быть! — удивился гость. — Откуда же ты взял денег для нынешнего кейфа?
— Я отыскал глиняный кувшин и вот теперь продаю воду. Что заработаю за день — половина идет на прожиток, а остальное на музыкантов; так я и продолжаю кейфовать.
— Но ежели халиф и воду продавать не позволит, тогда что делать будешь?
— Ведь я продажей воды халифу убытка не причиняю, за что же не позволять? Да и стоит ли думать об этом? Вот когда запретит, тог да и подумаю. Не бойся, братец, кусок хлеба я всегда добуду, да и уголок для кейфа всегда найдется.
— Пусть вечно осеняет радость твой очаг, Гасан! — промолвил дервиш, удаляясь.
Чуть свет весь Багдад содрогнулся от крика придворных вестников:
— Халиф Гарун-Аль-Рашид повелевает: «Вода есть дар божий и с нынешнего дня никто да не осмелится продавать ее за деньги. Повелеваю разорвать у торговцев бурдюки и перебить кувшины!»
Разбили кувшин и у бедного Гасана; с пустыми руками плетется он домой.
На третью ночь халиф, одетый дервишем, опять, обходит город. Опять приближается к жилищу веселого Гасана и слышит музыку, звуки песен. Он входит.
— О-о, дервиш-баба, честь тебе и место, садись поближе, день продолжим, вечер скоротаем! Будем веселиться, дервиш-баба: лучше веселье, чем грусть.
— Что и говорить, веселье куда лучше. Смерти все равно никому не миновать, кто может — пусть веселится! — восклицает дервиш, подсаживаясь к хозяину.
В полночь музыканты получают плату и уходят. Остаются дервиш и хозяин.
— Братец Гасан, что это я слышал сегодня! Будто халиф запретил торговать водой — да правда ли это?
— Как же, сущая правда, у всех продавцов переколотили кувшины. Ты, братец, настоящий пророк: что ни скажешь — все сразу сбывается.
— А на какие же деньги ты так кейфуешь?
— О, если б у человека кроме денег не было никакой нужды! Добыть денег нетрудно, братец дервиш. Поступил я работником к хозяину. Из того, что зарабатываю за день — половину проедаю, а прочее музыкантам отдаю. Главное в человеке сердце, дервиш-баба.
— Жизнью клянусь — ты с таким сердцем достоин быть при дворе! — воскликнул дервиш.
— Ой, дервиш-баба, все слова твои сбываются, неужели и эти сбудутся?
— А почему бы и нет? На свете все возможно, — ответил дервиш, и они расстались.
С восходом Солнца придворные вестники уже теснились у порога Гасана.
— Здесь ли Гасан, что любит кейф?
— Вот я.
— По приказу халифа следуй за нами!
Гасана привели во дворец и объявили, что халиф, велит ему служить во дворце. Гасана роскошно одели, прицепили к поясу саблю и поставили у входа во дворец. Целый день Гасан простоял без дела, а как
