— Геть, пся крев! — гаркнул рослый шляхтич.
Кудрявый, сжав кулаки, тяжело поднялся. Один из мужиков обнял его за плечи:
— Ходимо, Ярема!
Торопливо собрав немудреную еду в котомки, мужики покинули корчму.
— Янкель, жид, долго тебя ждать?
— А вот я сейчас его саблей!
Янкель, смахнув со стола хлебные крошки и рыбные очистки, поставил корчаги, притащил кусок окорока. Отпив пива, шляхтичи заговорили:
— Слыхал, Стась, московиты отказались отпустить Юрия Мнишека и царицу Марину, — сказал рослый шляхтич. — У московитов и пан Адам Вишневецкий, и Стадницкие.
— Проклятый круль, — задиристо выкрикнул второй шляхтич, — не скликает посполито рушение! Але сабли наши притупились?
И потянул саблю из ножен. Янкель, привыкший к шляхетским скандалам, невозмутимо поглядывал на задиристых посетителей. Маленький шляхтич продолжал шуметь.
— Але круль ждет, покуда холопы-московиты царя на рогатины вздернут? Ха-ха!
— Пора повоевать Московию! — Рослый обнял друга. — Споем, Стась?
Не дожидаясь согласия, басовито затянул:
На постоялом дворе в такую пору уныло и безлюдно, редкие гости остаются здесь в зиму. Только русские послы, прибывшие из Московии, да заезжие купцы из германских городов, еще не покинувшие Варшаву, гнутся на постоялом дворе.
В тесных комнатах-клетушках сыро, плесень на закопченных стенах. Посольский дьяк Андрей Иванов, засунув голову в кованый сундук, перебирал рухлядь, бубнил в сердцах:
— Доколь проживать здесь? Проклятая шляхта, им бы только драки да похвальбу безмерную. «Гонор! Отчизна!» — передразнил неведомо кого дьяк.
— Не бранись, Ондрей, — успокоил князь Волконский.
— Обидно, попусту колотимся, князь Григорь Константиныч. Слыхано ли, приехали посольство править, а нас только и того, что единожды к королю допустили. По достоинству ль?
— Подождем. Государь наказал ответ получить.
— Ахти, Господи! — Дьяк захлопнул сундук. — Я разе против? Кабы оно толком, а то ведь Мишку Молчанова отказали выдать. Разбойным людишкам потакают да еще ляхов, какие зло нам на Москве чинили, отпустить требуют.
— Думать надобно было, когда на разбой шли, — поддакнул Волконский. — Покуда мы с тобой, Ондрей, здесь проживаем, на Руси ворье озорует, против царя Василия князья мятеж учинили. Холопы армиями действуют. Послухи-мздоимцы из шляхты рыцарской донесли, Ивашка Болотников, какой над холопами воеводствует, в Речи Посполитой с Михайлой Молчановым виделся, стакнулись. Холопы именем самозванца Дмитрия воюют.
— Ты бы, князь Григорь Константиныч, поднажал на канцлера.
— Э, дьяк Ондрей, — безнадежно махнул Волконский, — чую, Сапега и король выжидают, чем воровской бунт на Руси обернется.
— Гиены, истинно гиены, — выругался дьяк. — Шакалы подлые.
— По всему сдается мне, сидеть нам здесь до весны.
— Истоскуется моя благоверная, — скульнул дьяк.
— Посольство править, известно, не мед варить, — согласно кивнул Волконский. — Или мы с тобой, Ондрей, мало в чужеземных краях живем? Поди, привыкла моя княгинюшка да твоя Окулинка. Зато, когда воротимся, заласкают-замилуют.
Волконский от наслаждения зажмурился, и у дьяка лицо стало блаженным. Он даже причмокнул от удовольствия.
— К весне, поди, усмирят мятежников, а там и мы прикатим.
За спиною Болотникова остались Северская Украина, брянская и орловская, калужская и тульская земли, щедро напитавшие его войско разным вольным людом и казаками, холопами и крестьянами.
Где Угра впадает в Оку, болотниковцы заступили дорогу воеводам Ивану Шуйскому, Трубецкому, Барятинскому. Не сумев прорваться к Калуге, царская армия под напором шестидесятитысячного крестьянского войска подалась к Серпухову. По крылам тревожили казаки. Налетят лавой с леденящим душу воем, пальнут на скаку из пистолей и, забросав дротиками, рассыплются, не принимая боя.
А в центре давили пешие болотниковцы. Не ордой дикой лезли, а полками со своими есаулами и полковниками. Большие и малые ватаги холопов со своими атаманами отбивали отставшие обозы, нападали на привалах.
Главный воевода Иван Шуйский отходил, не решаясь дать сражения, ожидал подхода брата Дмитрия с войском.
Кончался сентябрь 1606 года.
По утрам изморозь мучным налетом покрывала землю и припухлую траву. Ночами не согревал и костер.
Болотников спал мало. Сон брал лишь на рассвете. Набросив на Андрейку войлочную попону, сидел у огня. Одолевали думы, заботили. За многие тысячи людских судеб ответ нес он, Болотников. Имел ли право брать на себя бремя власти? И об этом мысли.
Понять ли Шаховскому и Телятевскому, что холопы и крестьяне за землю и волю бьются? Он, Иван Болотников, хорошо это знает, сам вдосталь изведал неволи.
Пробудился Андрейко, промолвил грустно:
— Матушка мне причудилась, дядя Иван. Спрашивает будто, как поживаешь, Андреяш?
Рука Болотникова легла парнишке на лоб.
— Видать, вспомнил ты ее на ночь.
— Ее, родимую, боярский управитель кнутом самолично засек.
— Не укрылся он от нашей кары.
— То так, а матушку, однако, никак не забываю. По сей час слышу свист кнута.
— А ты, Андрейко, и не забывай. Злей будешь на бояр и их защитников.
Грузно ступая, подошел Межаков, опустился у костра, потер крупные руки.
— Не спится?
Болотников промолчал. Атаман снова сказал:
— Гадаю, доколь Иван Шуйский раком пятиться будет?
— Скоро упрется, — уверенно проговорил Иван Исаевич. — Царь войско ему в помощь выслал. Однако и нам Бога гневить не следует, народ к нам, сам видишь, прибывает во множестве. Пашков с Ляпуновыми Тулу взяли, двумя руками Шуйского Василия трясем. Есть вести и из Путивля, князь Шаховской отписал, в Астрахани кой-то царевич Петр объявился, на Москву намерен идти.
— Вздыбилась Россия, вздыбилась.
— Да уж куда как. Не удержать царю Шуйскому повод.
Перекликались дозорные, где-то у костра разговаривали громко, смеялись. Кто-то спросил, любопытствуя:
— Отчего бояре царя Дмитрия извели?
Ему ответили:
— По всему, прознал Дмитрий о горькой жизни людской, решил наказать бояр, а те и устроили заговор. Пришлось царю Дмитрию в Речи Посполитой спасение искать.
— Вдругорядь уже, — снова раздался первый голос. — Теперь царю Димитрию не страшно, мы с
