сперва послышался треск, и затем едва различимый женский голос:
- Лесничество слушает!
- Мама! Ты меня слышишь? Мама, это ты, да?
- Алло! Говорите громче!
- Мама! — завопила я так, что дежурная вздрогнула и отошла от стола.
- Маарья, ты, что ли? — спросила мать.
- Да, я! Как твое здоровье?
- Держи трубку поближе ко рту, — поучала мать. — Ты где, в Риге, да?
- В дружине! В дру-жи-не! И тетя Мария тоже здесь! Завтра приеду домой!
- Тетя Мария? Нет, не звонила!
- Она и не могла звонить. Она здесь и печет блины!
- Блины? Хочешь блинов?
- Не хочу! Я завтра приеду домой! — орала я во всю глотку.
- Теперь поняла! Очень хорошо, что приедешь! — И голос матери почти совсем пропал.
Я изо всей силы прижала трубку к уху и скорее догадалась, чем услыхала:
-…подумали, что ты могла бы подменить меня в библиотеке на время отпуска. В будущем месяце тебе ведь уже исполнится шестнадцать, и…
- Говори громче!
-…тебя командиром отряда школьного летнего трудового лагеря, но уж ты сама решай!
- Что? Кто?
- Учительница Поола, — ответила мать.
Ага, моя бывшая классная руководительница хочет, чтобы я была командиром отряда в школьном трудовом лагере! Согласна. В любой момент!
- А нельзя и то, и другое: библиотеку и лагерь? — спросила я.
Мама, кажется, засмеялась.
- Приезжай домой, тогда поговорим!
- Ты здорова? — спросила еще раз.
- Кто? Я? Конечно!
- Отец?
- Отец? Отец пошел… к ветеринару! — В трубке раздался треск. — …Не ест, не пьет.
- Куда пошел? Я не расслышала! Почему не ест, не пьет?
- К ветеринару, — сказала мать вдруг так ясно и громко, словно стояла рядом. — Нукитс заболел.
- Передай ему привет! И Нукитсу тоже!
- Теперь я слышу тебя хорошо, — сказала мать. — Уж я передам. Ах да, тебе пришло письмо.
- Письмо? От кого?
- Из Таллина. Отправитель не то Казак, не то Каллак… Неразборчиво написано…
'Кадак'! — чуть не крикнула я торжествующе.
- Если хочешь, могу открыть и прочесть тебе, — предложила мать.
Я поколебалась секунду-другую, потом ответила:
- Завтра сама прочту!
Поди знай, что мог написать этот Мярт.
- Мне надо кончать разговор! — крикнула я. — А то не смогу расплатиться!
- Послать тебе? — спросила мать.
Я не поняла, что она имела в виду: деньги или письмо Мярта, но уточнять не стала.
- Не надо! — крикнула я в трубку и услышала короткие звонкие гудочки.
Разговор был окончен. Я положила трубку на рычажки и радостно оглянулась вокруг. С души свалился тяжелый камень — родители здоровы, письмо от Мярта ждет меня дома…
Тийт стоял в двери, держа бумажник.
- Сколько мы должны? — спросил он у дежурной.
Я была так счастлива, что даже не посмотрела, как Тийт расплатился и получил сдачу. Я барабанила пальцами по столу, и стол гудел, как орган.
- Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а! — крикнула я Тийту, когда мы снова стояли во дворе. — Все живы и здоровы, только Нукитс, наш пес, немного приболел! Но у нас невероятно замечательный ветеринар, уж он-то его вылечит!
Тийт был серьезным и хмурым. Похоже, он не слишком верил в способности нашего ветеринара.
- Чего ты надулся? — спросила я, когда мы опять ухватились за рога тандема. — Представляешь, как тетя меня напугала! Она сказала, будто мои родители так встревожились из-за моего путешествия в Тарту, что заболели! Но оказалось — сплошная выдумка. Она сама вечно паникует, даже в тех случаях, когда для этого нет ни малейшей причины, и считает, будто и все такие же паникеры.
Тийт не ответил и всю дорогу помалкивал. Когда мы уже подъехали совсем близко к школе, он повернул ко мне голову (запомнил, что его не слышно, если во время езды он что-то бормочет себе под нос) и сказал серьезно:
- Я надеюсь, что Мярту удастся поступить в университет
Ах, вот что его заботило! Чтобы Мярт уехал в Тарту!
- Конечно, поступит!
Мы едва не въехали в кусты туи.
ГЛАВА 17
Каарел Сареток вечером еще раз заверил тетю, что отправит нас в Таллин с удобствами, и он сдержал слово: утром разбудил нас ни свет ни заря и сообщил, что директор совхоза едет на своей «Волге» в Таллин и согласен взять нас с собой.
В это утро я отличилась: впервые в жизни встала с постели раньше тети. Конечно, тетя Мария должна была сначала снять с глаз сметанные компрессы, затем, собрав все душевные и физические силы, открыть глаза, и лишь после этого она сообразила, где находится. Настроение у тети Марии было великолепным. Ей снились большие собаки, и более благоприятного сна не могло быть. Наяву же тетя Мария любую собаку поблизости от себя принимала за бешеную, которая намерена укусить ее. Зато собака в сновидении знаменовала великую и глубокую дружбу.
После того как я узнала, что родители живы и здоровы, тоска по дому мучила меня не так уж сильно. Даже наоборот: жаль было уезжать — такой близкой и простой казалась возможность остаться здесь… Хорошо, что все еще спали и не пришлось прощаться: а то бы, пожалуй, я прослезилась, в последнее время я в этом напрактиковалась… Хотелось оставить что-нибудь на память девочкам из комнаты, где я ночевала, но у меня с собой не было ничего, и я написала записку Сирье: 'Желаем успехов на капустном поле! Смотрите не окочанейте! До встречи осенью! Подсобные рабочие'.
Когда мы вчетвером вышли во двор, Каарел и директор совхоза уже стояли возле светло-серой «Волги» и о чем-то весело беседовали. Может быть, командир дружины рассказывал директору о своих 'подсобных рабочих' и их несчастной судьбе? Директор был похож на какого-то киноактера: высокий седой мужчина с большими глазами и маленькими усами.
- Значит, поедем! — сказал он весело и пожал всем нам руки.
Каарел уложил в багажник наши дорожные вещи, помог тете сесть на переднее сиденье и, захлопнув дверцу, крикнул традиционное шутливое пожелание:
- Гвоздь вам в шину!
- Кочан тебе в голову! — ответила я ему тем же из машины, и мне еще долго пришлось сожалеть о своих словах: тетя принялась читать мне долгую нотацию о словарном запасе молодой девицы и о том, что я не умею выказать благодарность молодому человеку, как того требуют правила хорошего тона.
Сама тетя, перед тем как сесть в машину, произнесла перед Каарелом такую длинную
