и поторопился со спуском.
— Живой! — торжествующе крикнул сверху шофёр. — Сейчас очухается!
— Ну и слава Богу, — рассеянно проговорил сержант.
Он стоял теперь у самой воды и шарил глазами по поверхности реки. Она была девственно спокойной — ни пузырей, ни бурунчиков, ни всплесков. Сержант посмотрел на часы. Сколько может пробыть под водой опытный ныряльщик? Говорят, ловцы жемчуга, которых прогресс ещё не снабдил аквалангами, терпят до трех минут. Вряд ли этот тип в костюме, ботинках и с атташе-кейсом в руках выдержит больше. За эти три минуты дальше сотни ярдов ему нипочём не уйти, поэтому самое разумное — это стоять на месте и ждать, когда этот оригинал, отфыркиваясь, появится на поверхности воды, а потом уже с улыбкой на лице и с пистолетом в руке диктовать ему свои условия.
Но прошло и три минуты, и пять минут, а беглец-ныряльщик на поверхности реки не показывался, он канул в воду в буквальном смысле этого слова. Прибыл катер с полицейскими, а затем другой — с опытными аквалангистами. Эти искушённые дети моря, а вернее, его приёмыши тщательно прочесали прибрежный участок Ист-ривер, все более и более расширяя район своих поисков, но так и не нашли ни трупа беглеца, ни чемоданчика с золотом. Поиски продолжались целый день до захода солнца, их намеревались продолжать и на следующий. Но целый ряд экстраординарных событий помешал осуществлению этого намерения.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Полковник Мейседон, заместитель начальника армейского отдела разведуправления министерства обороны читал перед сном детектив. Это было его давней традицией — читать перед сном, и главным образом детективы Приятно перед мягким, почти невесомым падением в добрые объятия Морфея отрешиться от многогранных, почти непостижимых сложностей реального мира и погрузиться в царство условных, упрощённых ценностей. В царство своеобразных шахмат, в котором фигуры и пешки заменены более или менее удачно подобранными человеческими схемами. Чёрные фигуры — это преступники и вообще носители зла, белые — это сыщики и персонажи если не добрые, то, по крайней мере, к добру стремящиеся, а пешки — простые люди, не представляющие особого интереса, жертвовать которыми можно, в принципе, без особого сожаления. Действия обитателей детективного царства, как и ходы шахматных фигур, подчинены жёстким правилам, нарушать которые во избежание провала книги и авторского конфуза не рекомендуется. И даже талантливые попытки отойти от этих правил являются своеобразными правилами второго рода, хорошо известными и авторам детективов и читателям. Мейседон чувствовал себя очень удобно и покойно в детективных царствах. То обстоятельство, что зачастую он наперёд угадывал развитие действия, не только его не раздражало, а, наоборот, умиротворяло и утверждало в собственной значимости и проницательности. Минут двадцать — тридцать, и, несмотря на свирепые схватки и кровавые драмы детективных героев, Мейседон воспринимал их как оригинальные шахматные комбинации с жертвами фигур, глаза заместителя начинали слипаться. Он гасил свет и мирно засыпал. Правда, в последнее время успешному развитию этого благотворного процесса мешала картина пустующей кровати, на которой, по идее, должна была бы располагаться его супруга Сильвия Мейседон. Полковник не только не знал, где находилась в этот момент его жена и что она делала, он не знал, женат ли он вообще в собственном смысле этого слова! Ситуация была очень запутана, неоднозначна и противоречива; если Мейседон вспоминал о Сильвии, спокойствие покидало его, и он долго не мог заснуть. Супружеская жизнь — не шахматы и не детективное царство. Полковник в недалёком прошлом получил по этому поводу предметный урок, поэтому, чтобы не терять благорасположения духа, он, выключая свет, старался не смотреть на пустующую кровать.
В этот знаменательный вечер, когда Мейседон ещё не спел почувствовать приближения желанной дремоты, зазвонил телефон. Полковник снял трубку.
— Слушаю.
Отвечая по домашнему телефону, Мейседон никогда не называл своего имени — работа в Пентагоне накладывала некоторую специфику на его характер и поведение.
— Это вы, баззард? — пропел знакомый насмешливый тенорок. — Похоже, вы ещё не спите. И это очень кстати!
— Приветствую вас, Чарльз.
— Взаимно, баззард.
— Почему же кстати?
— Потому что спросонья люди бывают глупее обычного и плохо соображают. Особенно служители Марса.
Мейседон успел привыкнуть к экстравагантностям Уотсона и не обращал внимания на его шуточки.
— А мне нужно соображать?
— Соображать нужно всегда, мой полковник. Вы не собираетесь уезжать? В командировку, в отпуск или что-нибудь в этом роде?
Мейседон на секунду задумался и пожал плечами.
— Да нет, не собираюсь.
— Прекрасно. И не собирайтесь. А уж если на вас начнёт давить начальство, немедленно поставьте меня в известность.
Полковник насторожился.
— А в чем дело?
— Уровень трансцендентности угрожающе высок, баззард, — с какой-то ехидцей уведомил тенорок. — Он и вообще-то был аномальным в последнее время. А сегодня подскочил так, что я вынужден был проверить и программу, и машину. Все в порядке. За исключением, разумеется, того обстоятельства, что благополучие человеческой цивилизации висит теперь на ниточке.
Мейседон открыл было рот, но снова закрыл его. Он ожидал услышать от Уотсона что угодно, но только не это! Совладав наконец с собой, полковник сдержанно спросил:
— Надеюсь, вы шутите, Чарльз?
Уотсон засмеялся, видимо, очень довольный тем, что озадачил пентагоновца.
— Шучу, Генри, шучу. В отношении благополучия человечества шучу. А вот что касается угрожающего уровня трансцендентности, то это вполне серьёзно. Если мировые события и дальше будут развиваться сходным образом то в ближайшее время будет объявлена тревога.
— Уму непостижимо! Вы не можете намекнуть, в чем дело?
— Это не телефонный разговор, баззард. Могу лишь сказать, что вся закавыка в некоей таинственной личности, которая вытворяет черт знает что!
Мейседон вытер лоб, лишь после этого машинального жеста обнаружив, что на нем выступила испарина.
— Ну и ну! — Полковник помолчал, после этой паузы голос его обрёл обычную твёрдость. — Послушайте Чарльз, вы серьёзно верите в возможность объявления тревоги? Не «ангельской» тревоги, а настоящей?
— А что такое «ангельская» тревога? — с искренним любопытством спросил Уотсон.
— Бог мой, да неужели вы не знаете, что «ангелами» называют ложные отметки на экранах радаров? Отсюда и название тревоги!
— Интересно! Знаете, если мы имеет дело с ангелом, с ангелом-хранителем или с ангелом смерти — это уже второй вопрос, то тревогу можно будет назвать именно ангельской. — Уотсон пискляво рассмеялся и уже серьёзно закончил: — Вы же знаете, что программа утверждена. Её контрольная часть запихана в машину. Значит, тревогу будет объявлять машина. Моё дело сторона! Так-то, баззард.
Мейседон промолчал. Уотсон, не дождавшийся ответной реплики, напомнил:
— В общем, постарайтесь в ближайшие дни не отлучаться из столицы, а если на вас будут давить — звоните.
Мейседон вздохнул.
— Понял, Чарльз.
— Вот и отлично. Доброй ночи! — в голосе Уотсона отчётливо прозвучали ехидные нотки.
— Доброй ночи, — буркнул полковник и положил трубку.
Некоторое время Мейседон лежал на спине и смотрел в потолок. Нельзя сказать, чтобы он был удивлён.
