польско-еврейский жаргон Гиршеля («Жид»), превращение кобылы Прозерпины в «Прожерпылу» в устах украинца Силявки (там же), потуги немца-генерала на строго правильную русскую речь, даже с оттенком народной фразеологии (там же), комическое искажение русской речи немцем-аптекарем в «Дневнике лишнего человека». Однако наличие традиций, идущих от Пушкина, Лермонтова и Гоголя, не заслоняет от читателя повестей и рассказов, в особенности таких, как «Муму», «Постоялый двор», «Два приятеля» и «Затишье», того неопровержимого факта, что Тургенев уже в эти годы опирался в своем творчестве прежде всего на окружающую его действительность (см. об этом подробнее:
1(13) ноября 1856 г. Тургенев извещал С. Т. Аксакова, что ему будет доставлен экземпляр только что вышедших «Повестей и рдссказов», и при этом так характеризовал представленные в этом издании свои произведения: «В них, я это знаю, слишком много слабого, недоделанного — недоделанного отчасти от лени, а отчасти — что греха таить! — от бессилия: но Вы пропускайте или дополняйте мысленно плохое — и взгляните снисходительно на остальное. Я один из писателей междуцарствия — эпохи между Гоголем и будущим главою; мы все разрабатывали в ширину и вразбивку то, что великий талант сжал бы в одно крепкое целое, добытое им из глубины; что же делать! Так нас и судите».
При всей суровости этой авторской самооценки в ней всё же заключалась известная доля истины. Действительно, в первых повестях Тургенева сказывалась недостаточная творческая зрелость писателя, еще не достигшего в ту пору полной художественной самостоятельности, еще не выработавшего свой собственный стиль. Так, поставленная в «Андрее Колосове» задача создания нового в русской литературе героя — студента-разночинца с трезвым и разумным взглядом на жизнь, чуждого романтическому идеальничанью, — не получила полного, художественно убедительного выражения. В стилистике этой повести, особенно в журнальном ее тексте, было еще немало следов риторики, характерной для романтической школы 1880-х годов. В «Андрее Колосове», как и в «Трех портретах», Тургенев склонен был еще пользоваться характерными для романтической манеры экспрессивными эпитетами
В построении сюжетов своих первых повестей Тургенев иногда допускал просчеты в хронологическом соотнесении между собой отдельных эпизодов (см. об этом в примечаниях к «Андрею Колосову» и «Трем портретам»). В «Бретёре» связь содержания повести с первоначальным указанием времени действия (1819 г.) была недостаточно мотивирована, что и сделало возможным позднейшее перенесение времени действия на десять лет вперед (см. об этом на с. 566). Характерный для зрелого творчества Тургенева прием введения конкретных примет, позволяющих прикреплять действие к определенному историческому моменту, применялся им и в ранних повестях, однако не всегда точно и убедительно (например, в «Петушкове», действие которого отнесено к 1820-м годам, в перечне книг, принадлежавших герою, упомянуты «несколько разрозненных томов „Библиотеки для чтения“», основанной в 1834 г., и первые части романа Загоскина «Рославлев», вышедшего в свет в 1831 г.). Однако с каждым новым произведением подобных мелких промахов и ошибок становится у Тургенева всё меньше.
К началу 1850-х годов его талант достигает уже значительной зрелости и самостоятельности. Пристальное наблюдение и изучение русской действительности, уменье проникать в сущность явлений жизни способствовали быстрому росту реалистического мастерства писателя. В повестях «Дневник лишнего человека», «Муму», «Постоялый двор», «Два приятеля», «Затишье» он сосредоточил свое внимание на коренных, наиболее актуальных проблемах современного русского общества. Раскрытая им с огромной психологической глубиной драма «лишнего человека» отражала раздумья всех передовых деятелей эпохи о судьбах дворянской интеллигенции в пору резкого углубления кризиса всей феодально-крепостнической системы. Анализ бесчеловечной сущности крепостничества, благородный протест против беззакония и произвола, смелая защита интересов порабощенного народа во имя высоких идей гуманности и справедливости в повестях «Муму» и «Постоялый двор» — всё это решительно способствовало в глазах общества повышению авторитета Тургенева как крупного писателя, убежденного противника рабства, горячего пропагандиста идей освобождения народа от крепостной зависимости.
Повести Тургенева, написанные в начале 1850-х годов, уже обнаруживали в писателе способность живо откликаться на самые острые, самые волнующие вопросы русской общественной жизни, что Добролюбов несколькими годами позднее отметил как главное отличительное свойство таланта Тургенева. В этих же повестях он в совершенстве овладел высоким искусством создания типического характера человека с конкретными чертами его внешнего облика и поведения, его образа мыслей, его душевного склада, его социально-бытовой принадлежности. Не только главные, но и многие эпизодические персонажи этих повестей приобрели социальную и психологическую убедительность, свойственную подлинным произведениям искусства. Высокого совершенства достигло здесь мастерство передачи тонких, едва уловимых движений человеческой души, что составляет одну из самых примечательных черт Тургенева как художника. О зрелости таланта писателя свидетельствовали и проникнутые язвительной иронией или, в других случаях, мягким юмором зарисовки быта и нравов провинциального дворянства и реалистически точное, полное глубокого лиризма, вдохновенное изображение русской природы. Достаточно напомнить для примера великолепную картину солнечного заката в «Дневнике лишнего человека» или полное сдержанной страсти описание летней ночи в «Трех встречах».
Одним из самых наглядных и убедительных доказательств роста мастерства писателя и его требовательности к себе может служить та художественная правка, которой он подверг текст ранних своих повестей во время подготовки их для трехтомного сборника «Повестей и рассказов» 1856 года. Не ограничиваясь восстановлением мест, пострадавших в свое время от вмешательства цензуры (особенно в «Петушкове», «Дневнике лишнего человека» и «Постоялом дворе»), Тургенев вносил и многочисленные исправления художественного порядка, которые служат яркой иллюстрацией того, как совершенствовался стиль писателя, с какой настойчивостью и требовательностью проверял он каждый эпизод, каждую деталь, в одних случаях устраняя длинноты, а в других — добиваясь полного развития мотивов, затронутых ранее лишь в виде слабого намека, как он достигал верного отбора художественных деталей, простоты и естественности диалога, чистоты, точности и мелодичности языка своих произведений. Наиболее значительной была художественная правка повестей «Андрей Колосов», «Бретëp», «Дневник лишнего человека», меньшей — повести «Затишье» (см. об этом в примечаниях к каждой повести).
Ранние рассказы и повести Тургенева, как правило, привлекали мало внимания критики 1840-х — начала 1850-х годов. В большинстве случаев они либо оставались совсем незамеченными, либо встречали весьма краткие отзывы в журнальных статьях и обзорах (ниже, в примечаниях к отдельным произведениям все эти немногочисленные отзывы критики указаны). В 1846–1847 гг. новые повести Тургенева при своем появлении бывали оттеснены на второй план более значительными произведениями других писателей или другими произведениями самого Тургенева. Так было с выходом «Петербургского сборника», при обсуждении которого на первый план оказались выдвинутыми «Бедные люди» Достоевского, программная статья Белинского «Мысли и заметки о русской литературе» и, отчасти, «Помещик» Тургенева. Так было и в начале 1847 г., когда главными событиями в литературе явились напечатанные в «Современнике» роман Герцена «Кто виноват?» и первые рассказы из «Записок охотника», а «Бретёр», появившийся в «Отечественных записках», которые уже в значительной мере утратили свою прежнюю репутацию, почти не был замечен критикой.
После 1848 г., в связи с наступлением периода цензурно-полицейского террора («мрачное семилетие»), критические статьи о современных явлениях литературы почти перестают печататься в журналах, особенно в «Современнике» и в «Отечественных записках». К тому же среди критиков передового лагеря, принадлежавших еще недавно к кругу Белинского, начинается разброд. Репрессии, которым в 1852 г. был подвергнут Тургенев и его «Записки охотника», в еще большей мере способствовали тому, что новые произведения опального писателя не находили серьезного разбора со стороны критики. Такое положение сохранялось в общем до середины 1850-х годов.
Изменившаяся после Крымской войны и смерти Николая I политическая и общественно-литературная обстановка в России вызвала заметное оживление в литературе и журналистике и создала предпосылки для
