Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854

редакцию журнала, а затем представленного в цензуру. Некрасову, пожелавшему в конце 1855 г. непременно напечатать «Постоялый двор» в «Современнике», вероятно, пришлось выдержать нелегкую борьбу с цензурой, и в отдельных случаях победа оказалась на его стороне (см. там же, с. 164).

В позднейших прижизненных изданиях, начиная с Т, Соч, 1860–1861, Тургенев постепенно восстанавливал первоначальный текст повести, приближаясь к ранним редакциям. В частности, уже в этом издании Аким снова стал именоваться «крестьянином», а не «вольноотпущенным крестьянином», как это было сделано в журнальной редакции «Современника» и в издании 1856 г. В соответствии с этим несколькими строками ниже, где речь шла о том, что Аким основался на большой дороге, с позволения своей «бывшей барыни», слово «бывшей», так же начиная с Т, Соч, 1860–1861, было снято.

Однако работа по восстановлению первоначального текста не была доведена Тургеневым до конца. Исключение представляет лишь текст французского авторизованного издания (1858, Scènes, II), в котором писатель, пользуясь черновым автографом или одним из списков 1853 г., в значительной степени восстановил первоначальный текст повести, так как не был стесняем цензурными требованиями. Тургенев воспользовался для перевода не только печатными, но и рукописными источниками, что подтверждается сличением французского перевода с черновым автографом, а также со списками ЦГАЛИ и ГПБ.

На стр. 8 французского издания напечатано: «La maîtresse d’Akim, Lisaveta Prokhorovna Kuntze…» («Акимова помещица Лизавета Прохоровна Кунце»). В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ читаем: «Акимова помещица, Лизавета Прохоровна Кунце…» Во всех же прнных ижизнеизданиях: «Бывшая Акимова помещица, Лизавета Прохоровна Кунце…»

На стр. 9 французского издания, где речь идет о том, как Лизавета Прохоровна Кунце управляла своим имением, напечатано: «Elle l’administrait elle-même, et passablement. Ses paysans ne souffraient pas trop, mais il ne leur restait en tout que le plus juste» («Она сама управляла им, и недурно. Ее крестьяне не слишком страдали, но им оставалось только в самый обрез»). В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ читаем: «…сама им управляла и весьма недурно управляла, с своей точки зрения, разумеется; крестьянам ее не то чтобы плохо приходилось, а в обрез, — и очень даже в обрез». Во всех прижизненных изданиях: «сама управляла, и очень недурно управляла».

На стр. 22 французского издания (разговор между Кирилловной и Кунце, во время которого барская фаворитка убеждает свою госпожу продать постоялый двор Акима) напечатано: «— Son propre argent! mais d’où l’а-t-il pris? c’est grâce à votre condescendance qu’il l’a gagné. Et vous croyez, madame, qu’après cela il ne lui restera plus d’argent? mais il est plus riche que vous. Je le dis devant Dieu. Et puis d’ailleurs, lui et les autres paysans, ne sont-ils pas assis sur le même sillon? Vous lui avez permis de s’occuper de roulage, et voilà qu’il est devenu un richard, plus riche que les autres. Est-ce que c’est juste?» (— «На свои деньги? Да откуда он взял-то их? Ведь всё по вашей же милости заработал. А вы думаете, сударыня, что после этого у него и не останется больше денег? Да он богаче вас. Ей-богу же. А ведь разве не сидел он на той же полосе, что и другие крестьяне? Вы ему позволили извозом заниматься — вот он и разбогател — пуще всех. Разве это справедливо?»).

В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ читаем: «На свои деньги? Да деньги-то откуда он взял? — Ведь всё по вашей же милости. А вы думаете, сударыня, что у него так и не осталось больше денег? Да он богаче вас, ей-богу-с. А ведь что он, что другие крестьяне, на одной ведь полосе сидели, — всё равно-с. Вы ему позволили извозом заниматься — он и разбогател пуще всех. Разве это справедливо?» Во всех прижизненных изданиях это развернутое возражение Кирилловны дано в иной, сокращенной редакции, а именно: «— На свои деньги? А откуда он эти деньги взял? Не по вашей ли милости? Да он и так столько времени землею пользовался… Ведь всё по вашей же милости. А вы думаете, сударыня, что у него так и не останется больше денег? Да он богаче вас, ей-богу-с»).

На стр. 33 французского издания, в сцене разговора Кирилловны с Акимом после продажи постоялого двора, напечатано: «— Vous un paysan, Akim Séménitch! mais vous êtes un des premiers parmi les gens de service» («— Вы мужик, Аким Семеныч! Да вы один из первых среди дворовых»). В черновом автографе, а также в списках ЦГАЛИ и ГПБ читаем: «— Какой же вы мужик, Аким Семеныч? Вы и из дворовых у нас, почитай, что первый, что вы это?» Во всех прижизненных изданиях: «— Какой же вы мужик, Аким Семеныч? Вы тот же купец, вас и с дворовым сравнить нельзя, что вы это?»

Далее на той же стр. 33 напечатано: «„— Il parait qu’en effet je suis devenu un homme de service“, — se dit Akim en s’arrêtant devant la porte cochère». В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ: «— А знать, я и впрямь дворовым стал, — сказал самому себе Аким, остановившись в раздумье на дворе перед воротами». Во всех прижизненных изданиях: «— А знать, я и впрямь купцом стал, — сказал самому себе Аким, остановившись в раздумье перед воротами. — Хорош купец!»

На стр. 34 французского издания о дьячке Ефреме сказано: «C’était un petit homme tout rabougri, avec le nez pointu, des yeux chafouins et une tresse de cheveux noirs» («Это был маленький тщедушный человек с острым носом, невыразительными глазами и черной косичкой»). В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ читаем: «…маленького сгорбленного человека с вострым носиком, слепыми глазками и черной косичкой». Во всех прижизненных изданиях: «…маленького сгорбленного человечка с вострым носиком и слепыми глазками».

На стр. 55 французского издания напечатано: «Mais Ouliana ne lui montra pas la moindre considération, et le chassa du côté de l’église» («Но Ульяна не проявила к нему ни малейшего уважения и прогнала его в церковь»). В черновом автографе и в списках ЦГАЛИ, ГПБ читаем: «Но Ульяна Федоровна не уважила его — и прогнала его к обедне». Во всех прижизненных изданиях: «Но Ульяна Федоровна не уважила его и прогнала его с глаз долой».

При появлении в «Современнике» «Постоялый двор» почти не был замечен критикой. Один из положительных отзывов был напечатан без подписи в газете «С.-Петербургские ведомости». Анонимный рецензент (им был, вероятно, Е. Ф. Корш) писал, что в ноябрьской книжке «Современника» «первое место занимает, конечно, новая повесть г. Тургенева „Постоялый двор“». По мнению критика, в этом произведении Тургенев является «таким же мастером в описании быта наших крестьян, какими выказались г. г. Григорович и Потехин < …> Содержание „Постоялого двора“ не сложно, но полно драматизма и передано с тем уменьем заинтересовать читателя, которое составляет отличительную черту таланта г. Тургенева».

Пересказав далее содержание, рецензент в заключение писал: «Рассказ передан г. Тургеневым так живо, так увлекательно, что кажется будто видишь перед собой всех действующих лиц этой безыскусственной и трогательной повести, полной чувства и истины» (СПб Вед, 1855, № 264, 1 декабря, с. 1415).

Когда же «Постоялый двор» был перепечатан во второй части «Повестей и рассказов И. С. Тургенева» (СПб., 1856), он вызвал, наряду с «Муму», ряд отзывов в печати (А. В. Дружинина, К. С. Аксакова — см. примеч. к «Муму», наст, том, с. 608–609). С. С. Дудышкин в статье второй о «Повестях и рассказах И. С. Тургенева» писал, сопоставляя «Муму» и «Постоялый двор»: «…повинуясь, по-видимому < …> теории художественного беспристрастия, г. Тургенев оканчивает свой „Постоялый двор“ уже совсем не так, как, Муму“. Там немой утопил свою собачонку, чтоб она никому не доставалась; здесь старый дворник, желавший поджечь свой двор, умеряет гнев свой и отправляется на богомолье. Здесь уж в раздраженную натуру влит целительный бальзам примирения — конечно, на том основании, что оно так бывает на святой Руси» (Отеч Зап, 1857, № 4, отд. II, с. 62).

В 1861 г., после выхода в свет второго тома «Сочинений И. С. Тургенева» (изд. Н. А. Основского), включавшего «Муму» и «Постоялый двор», К. Н. Леонтьев в статье «По поводу рассказов Марка Вовчка» писал: «…реального, правдивого бездна в „Муму“, „Постоялом дворе“, „Певцах“, „Бирюке“, „Лешем“, „Питерщике“ <А. Ф. Писемского>, „Деревне“, „Антоне Горемыке“ <Д. В. Григоровича>». И далее: «…такие вещи, как „Муму“, „Постоялый двор“ < …> всегда будут жить и читаться с наслаждением» (Отеч Зап, 1861, № 3, отд. III, с. 11, 13; см. также: Леонтьев К. Собр. соч. М., 1912. Т. 8, с. 30, 33).