— Девушке нельзя век жить в родительском доме.
— А! вот вы на какой счет говорите… Ну, в этом случае я покойна… Кто меня возьмет?
«Я!» — чуть было не сказал Борис Андреич, но удержался.
— Что вы задумались? — спросила она, с обычной своей улыбкой посмотрев на него.
— Я думаю, — возразил он, — я думаю… что… — И, вдруг переменив тон, он спросил ее, давно ли она знакома с Карантьевым.
— А право, не помню… Ведь их так много к папеньке ездит. Кажется, он к нам в прошлом году в первый раз приехал.
— Скажите: он вам нравится?
— Нет, — отвечала Верочка, подумав.
— Отчего?
— Он такой неопрятный, — простодушно возразила она. — Впрочем, он должен быть хороший человек и поет так славно… сердце шевелится, когда он поет.
— А! — промолвил Вязовнин и, подождав немного, прибавил: — да кто ж вам нравится?
— Многие нравятся, — вы мне нравитесь.
— Мы с вами, известное дело, друзья. Но неужели никто больше других не нравится?
— Какие вы любопытные!
— А вы очень холодны.
— Как это? — невинно спросила Верочка.
— Послушайте… — начал было Вязовнин.
Но в это время Степан Петрович повернулся в креслах.
— Послушайте, — продолжал он чуть слышно, между тем как кровь у него так и стучала в горле, — мне что-то нужно вам сказать, очень важное… только не здесь.
— Где же?
— Да хоть в соседней комнате.
— Что такое? — спросила Верочка, приподнимаясь, — стало быть, секрет?
— Да, секрет.
— Секрет, — повторила Верочка с удивлением и вышла в соседнюю комнату.
Вязовнин последовал за ней как в лихорадке.
— Ну, что такое? — спросила она его с любопытством.
Борис Андреич хотел было повести дело издалека; но, глянув в это молодое лицо, оживленное той легкой улыбкой, которую он так любил, в эти ясные глаза, глядевшие таким мягким взором, он потерялся и совершенно неожиданно для самого себя, без всяких приготовлений, прямо спросил Верочку:
— Вера Степановна, хотите вы быть моей женой?
— Как? — спросила Верочка, вспыхнув вся и покраснев до ушей.
— Хотите ли вы быть моей женой? — машинально повторил Вязовнин.
— Я… я, право, не знаю, я не ожидала… это так… — прошетала Вера, протягивая руки к оконнице, чтобы не упасть, — и вдруг бросилась вон из комнаты к себе в спальню.
Борис Андреич постоял немного на месте и в большом смущении вернулся в кабинет. На столе лежал нумер «Московских ведомостей». Он взял этот нумер, сел и стал глядеть на строки, не только не понимая, что там напечатано, но даже вообще не имея понятия о том, что с ним такое происходило. С четверть часа провел он в таком положении; но вот сзади его раздался легкий шелест, и он, не оглядываясь, почувствовал, что это вошла Вера.
Прошло еще несколько мгновений. Он глянул вскользь из-за листа «Ведомостей». Она сидела у окна, отвернувшись, и казалась бледной. Он, наконец, собрался с духом, встал, подошел к ней и опустился на стул возле нее…
Степан Петрович не шевелился, сидя с закинутою головою в креслах.
— Извините меня, Вера Степановна, — начал Вязовнин с некоторым усилием, — я виноват, я не должен был так внезапно… и притом… я, конечно, не имел повода…
Верочка ничего не отвечала.
— Но если уж оно так случилось, — продолжал Борис Андреич, — то я бы желал знать, какой ответ…
Верочка тихо потупилась; щеки ее опять вспыхнули.
— Вера Степановна, одно слово.
— Я, право, не знаю, — начала она, — Борис Андреич… это зависит от папеньки…
— Нездорова? — раздался вдруг голос Степана Петровича.
Верочка вздрогнула и быстро подняла голову. Глаза Степана Петровича, устремленные на нее, выражали беспокойство. Она тотчас подошла к нему.
— Вы меня спрашиваете, папенька?
— Нездорова? — повторил он.
— Кто? я? Нет… Почему вы думаете?
Он пристально посмотрел на нее.
— Точно здорова? — спросил он еще раз.
— Конечно; как
— Брау, брау, — тихо проговорил он и опять закрыл глаза.
Верочка направилась к дверям. Борис Андреич остановил ее.
— Скажите мне, по крайней мере, позволите ли вы мне поговорить с вашим батюшкой?
— Как вам угодно, — прошептала она, — только, Борис Андреич, мне кажется, я вам не пара.
Борис Андреич хотел было взять ее за руку; но она уклонилась и вышла вон.
«Странное дело! — подумал он, — и она то же говорит, что Крупицын!»
Оставшись наедине с Степаном Петровичем, Борис Андреич дал себе слово объясниться с ним потолковее и, по мере возможности, приготовить его к столь неожиданному предложению; но на деле оно оказалось еще труднее, чем с Верочкой. Степан Петрович чувствовал небольшой жар и не то задумывался, не то дремал, нехотя и не скоро отвечал на различные вопросы и замечания, посредством которых Борис Андреич надеялся постепенно перейти к настоящему предмету разговора… Словом, Борис Андреич, видя, что все его намеки пропадают даром, решился, поневоле, приступить к делу прямо.
Несколько раз забирал он в себя дух| как бы готовясь говорить, останавливался и не произносил ни слова.
— Степан Петрович, — начал он наконец, — я намерен сделать вам предложение, которое вас очень удивит.
— Брау, брау, — спокойно проговорил Степан Петрович.
— Такое предложение, которого вы никак не ожидаете.
Степан Петрович раскрыл глаза.
— Только вы, пожалуйста, не рассердитесь на меня…
Глаза Степана Петровича расширились еще более.
— Я… я намерен просить у вас руки вашей дочери Веры Степановны.
Степан Петрович быстро поднялся с вольтеровских своих кресел…
— Как? — спросил он точно таким же голосом и с таким же выражением лица, как Верочка.
Борис Андреич принужден был повторить свое предложение.
Степан Петрович уставился на Вязовнина и долго молча смотрел на него, так что ему стало, наконец, неловко.
— Вера знает? — спросил Степан Петрович
— Я объяснился с Верой Степановной, и она мне позволила обратиться к вам.
— Сейчас объяснились?
— Да, вот теперь.
— Подождите, — проговорил Степан Петрович и вышел.
Борис Андреич остался один в кабинете чудака. В оцепенении глядел он то на стены, то на пол, как вдруг раздался топот лошадей у крыльца, дверь передней застучала, густой голос спросил: «Дома?», послышались шаги, и в кабинет ввалился уже знакомый нам Михей Михеич.
