Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857

слушателям: «Я забыл вам сказать», «Видите ли», вычеркнутые затем писателем. Такими же обращениями прерывалось первоначально описание внешности Аси (с. 153, строки 16–21): «Но что я заметил в первый раз», «и только это было», «но об ней я поговорю позже», «я об ее лице поговорю после», «но я после говорил».

2. Раздумья Тургенева над исторической судьбой людей своего поколения, колебания в его отношении к герою сказались в работе писателя над образом г-на H. H. В черновых вариантах Тургенев в гораздо большей степени, чем в окончательном тексте, подчеркивает психологическую близость между героем и собою, допускает более явные намеки на то, что будущее героя — участие в литературе и что наблюдения, которым жадно предается г-н H. H., — выражение его склонности к литературному творчеству. Первоначальные варианты: «К чему привела меня эта наблюдательность», «может быть, уже тогда предчувствовал я, что всю жизнь свою останусь зрителем чужих дел» и др. — были отброшены, и лишь сохранившаяся фраза: «Но я опять сбиваюсь в сторону» намекает на то, что воспоминание о наблюдениях тех лет продолжает волновать рассказчика. Вместе с тем черновая рукопись заключает некоторые определенные намеки на «дилетантизм» героя и осуждение им впоследствии своего дилетантизма. Здесь г-н H. H., вспоминая о своей беспечности, удивлялся, как мог он быть в прошлом сибаритом, не признававшим никаких обязанностей (см. выше варианты текста: «Мне тогда — долго нельзя» — с. 149, строки 11–12).

На с. 11–12 автографа Тургенев тщательно обрабатывает разговор героев, раскрывающий дилетантизм Гагина. Первоначальные слова о рисунках Гагина, где «детские ошибки попадались рядом с замечате<льными…>» (вариант не закончен), как и откровенное признание Гагина в том, что он «поздно начал», были заменены еще более определенными высказываниями вроде: «Не учился я как следует» (см. с. 157, строки 15–16). Характерно, что находящаяся здесь чрезвычайно важная реплика Гагина: «Коли хватит терпенья, из меня выйдет что-нибудь… не хватит, останусь недорослем из дворян» — вписана отчасти над строкой, отчасти на полях. В первоначальном варианте вместо «останусь недорослем из дворян» было: «Туда и дорога». Не сразу вылились и слова автора о том, что Гагин не сможет порвать с барским дилетантизмом и стать подлинным художником (см. с. 160, строки 34–37). Интересны варианты эпизода, рисующего дилетантскую беседу героев о работе и значении художника «в наш век» (см. с. 163, строки 11–13). Тут было, например, зачеркнутое затем авторское замечание о красноречивых беседах дворян: «Русские большею частью так умничают».

Рукопись дает материал для суждения о том, как формировался образ Аси в сознании Тургенева, и в некоторых случаях открывает возможность прокомментировать отдельные эпизоды повести. Тщательной обработке подвергся эпизод первого прощания г-на H. H. с Асей (с. 155, строки 34–35). О неожиданном жесте Аси, отказавшейся от рукопожатия при прощании с г-ном H. H., писатель рассказал последовательно в трех вариантах фразы: 1) «я < …> хотел было пожать руку Асе, но она как бы смеясь уклонилась»; 2) «я < …> протянул было свою руку Асе, но она спрятала с особенным, ей одной свойственным выражением»; 3) «я < …> протянул было свою руку Асе, но она только посмотрела на нее и значительно покачала головой». Лишь после этого писатель пришел к окончательному варианту.

«Прощайте, — повторила Ася, громко запела какую-то песенку… и побежала домой. Гагин отправился за нею», — гласит вариант, не вошедший в окончательный текст (ср. с. 155–156, строки 43 — 1). Душевное состояние г-на H. H. после встречи с Гагиными Тургенев передавал следующими словами: «Эти звуки, эта ночь, эти новые лица, эта странная девушка… Я точно почувствовал, что, говоря словами Гагина, все струны сердца моего задрожали и ответ на те рыдающие счаст<ливые> напевы». Данный вариант заменен в окончательном тексте более сдержанной, лаконичной фразой: «Гагин был прав: я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы» (с. 156, строки 6–8).

В ряде случаев писатель отбросил элементы описания внешности Аси, но многие из этих вариантов дают дополнительный материал для суждения о том, как рисовался внешний облик Аси писателю. Например, вместо текста: <Ее большие глаза — глубок и нежен» (с. 155, строки 1–3) было: а. «Когда она смотрела на вас, взор был ровным, светлым, но стоило ей прищурить веки посреди речи, и он делался чудно глубок и тих…» б. «Собственно взор ее был светлым — и только — и все движенья ее были слишком резки». За словами: «черты ее мне показались больше, строже, проще» (с. 159, строка 18) следовало: «брови не шевелились, эти вечно подвижные брови». После слов: «образ „девушки с натянутым смехом“» (с. 181, строка 7) первоначально было: «и некрасивым лицом».

Весьма значителен вариант строк 24–25 с. 175 («Вы честолюбивы — оставить…»), наглядно раскрывающий связь образа Аси с сильными и смелыми героинями позднейших произведений Тургенева. Г-н H. H. говорит здесь Асе: «Вы честолюбивы… или нет! Вы хотите взглянуть в лицо идеалу, настигнуть» <не закончено>. Не вошел в окончательную редакцию следующий эпизод, наглядно показывавший готовность Аси ответить решительным «да» на возможное признание: «Не успел я подойти к ней, как она быстро обратилась в мою сторону и сказала: „Да“. Я посмотрел на нее с недоумением. — Извините, — промолвила она. — Мне показалось, что вы у меня что-то спрашивали. Всё равно я сказала всё-таки… да… да… да… — проговорила она значительно с расстановкой». Этот эпизод в окончательной редакции заменен текстом: «…остановилась в дверях — смеяться не могу…» (с. 179–180, строки 37 — 8).

В черновой рукописи Тургенев более резко и определенно проводит линию внутреннего сопоставления истории любви своих героев с трагической любовью героев «Евгения Онегина» Пушкина. На с. 38 рукописи впервые возникает, в качестве вставки на полях, тема пушкинской Татьяны, сопоставление ее судьбы с судьбою Аси (соответствующий текст окончательной редакции — на с. 176, строки 10–14). Далее Тургенев, работая над рукописью, неоднократно возвращается к этому сопоставлению. Так, говоря о пылкой непосредственности Аси, Гагин выражал опасение: «…она в состоянии занемочь, уехать, написать вам письмо» (черновой вариант). Ср. в окончательном тексте: «…она в состоянии занемочь, убежать, свиданье вам назначить» (с. 183, строки 29–30); имя Пушкина упоминалось и далее в черновом тексте, правда в другой связи, при описании глаз Аси: «О глаза женщины! — Пушкин…» <не закончено> (вариант фразы: «О, взгляд женщины — тебя опишет?» — с. 186–187, строки 40 — 1). Несколько ниже в автографе герой упрекает себя в том, что он мог девушке, признавшейся ему в любви, «холодно читать < …> наставления» — слова, не вошедшие в окончательную редакцию и представляющие собой скрытую цитату из «Евгения Онегина».

3. Эпизоды, потребовавшие наибольшего внимания и подвергшиеся наиболее тщательной обработке, связаны главным образом с изображением Аси и рассказом о ее судьбе. Радикальным переделкам подвергся эпизод, рисующий историю жизни Аси, ее детства, отношения к ней отца (см. с. 168–170). Многие сокращенные впоследствии детали этого эпизода представляют интерес. Так, характеристика Татьяны, матери Аси, первоначально была более распространенной. Вместо «Она слыла девушкой гордой и неприступной» (окончательный текст — с. 169, строка 33) первоначально было: «Она слыла девушкой примерной нравственности, очень гордой и неприступной, и в доме ее все уважали»; затем переработано: «Она слыла девушкой гордой и неприступной, и все дворовые очень ее уважали». Вместо «Сколько я мог понять из почтительных недомолвок Якова, отец мой сошелся с нею несколько лет спустя после смерти матушки» (с. 169, строки 34–36) первоначально было: «Сколько я мог понять из почтительных недомолвок старшего камердинера, отец мой полюбил ее при жизни матушки, но сошелся с нею года два спустя». После слов «Татьяна ему и в этом отказала» (с. 170, строка 16) первоначально следовало: а. «По всему было видно, что у ней был характер чрезвычайно твердый — и отец мой покорялся ее воле» б. «По всему заметно видно было, что характер у ней был твердый и что отец покорялся ее воле». Многочисленные варианты эпизода, рисующего воспитание Аси в доме отца, говорят о том, как тщательно продумывал писатель все детали своего повествования. Приведем некоторые из первоначальных вариантов чернового автографа к строкам 20–25 с. 170: а. «долгие годы, проведенные ею в постоянном пребывании с глазу на глаз с человеком, подобным моему отцу, разве они могли не отозваться… И то должно удивляться, как она совсем не изломалась, как она вынесла это вечное уединение, молчание отца и тишину или как она не зачахла в этом темпом большом кабинете с глазу на глаз с печальным стариком; кровь в ней кипела, поводья были слабы, а управлять ими было некому»; б. «Отец не баловал ее, то есть он не нянчился с нею; но он любил ее страстно [он исподтишка улыбался ей], тихо светился в ее присутствии; читая книгу, украдкой следил за