Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

друг на друга похожи <…> Люди что деревья в лесу…»: «Я не могу согласиться с вашей аналогией, — сказала она, — мне в ней чувствуется либо непонимание людей, либо равнодушие, даже презрение к ним. Я, напротив, нахожу, что каждое живое лицо достойно изучения, что ни один человек не похож на другого, что всякий из нас целая тайна, загадка.

— Вроде ребуса, — подхватил Базаров. — Это-с романтизм, позвольте заметить».

Еще одно вычеркивание было сделано в том месте текста, где заканчивается диалог Базарова и Анны Сергеевны: «По крайней мере при правильном устройстве общества совершенно будет равно, глуп ли человек, или умен, зол или добр.

— Да, понимаю; у всех будет одна и та же селезенка.

— Именно так-с, сударыня».

После этих слов Тургенев зачеркнул полемическое возражение Одинцовой: «Признаюсь, — заметила Одинцова, — я очень рада, что мы еще не дожили до такого усовершенствованного состояния. Какое ваше мнение, Аркадий Николаевич?» Тургенев заменяет это возражение вполне нейтральной фразой: «Одинцова обратилась к Аркадию: „А ваше какое мнение?“» Последовательно, притом трижды, лишив высказывания Одинцовой их полемической остроты и ослабив их иронию, Тургенев нашел нужным оставить лишь ядовитый пассаж об «одинаковой селезенке».

Таковы основные изменения, внесенные Тургеневым в текст «Отцов и детей» в связи с редакторской цензурой и замечаниями Каткова, поскольку их можно установить в результате сопоставления правки «парижской рукописи» с перепиской Тургенева и воспоминаниями Анненкова.

Более скудными данными располагаем мы для определения тех изменений, которые были внесены в «парижскую рукопись» вследствие советов и замечаний В. П. Боткина. Письма В. П. Боткина с суждениями о романе, как и письма Каткова, неизвестны. Возможно, их и не было, поскольку осенью и зимой 1861– 1862 г. и Боткин и Тургенев находились в Париже. Но, как свидетельствует Н. В. Щербань, В. П. Боткин, слушая в Париже чтение рукописи «Отцов и детей», потирал руки от удовольствия и глядел на автора с умилением. Роман он одобрял вполне и только сетовал на Тургенева в связи с затянувшейся окончательной правкой текста. «Залижешь, Иван Сергеевич <…> залижешь», — повторял он (см.: Рус Вестн, 1890, № 7, с. 17–18).

Сам Тургенев впоследствии (в письме к К. К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 г.) утверждал, что его намерения при создании образа Базарова «совершенно поняли <…> только два человека — Достоевский и Боткин». Таким образом, всё говорит за то, что у Боткина возникло значительно меньше критических замечаний о романе, чем у Каткова и Анненкова. Доподлинно же известно из них, в сущности, только одно. В письме от 1 (13) октября 1861 г. Тургенев сообщал Анненкову: «Боткин <…> сделал мне тоже несколько дельных замечаний и расходится с вами только в одном: ему лицо Анны Сергеевны мало нравится». «Но мне кажется, — продолжал тут же Тургенев, — я вижу, как и что́ надо сделать, чтобы привести всю штуку в надлежащее равновесие». О каком «равновесии» идет здесь речь и по какой причине именно «лицо Анны Сергеевны» навлекло критику со стороны Боткина? Косвенный ответ на этот вопрос содержится в письме Тургенева к Каткову, датированном 30 октября (11 ноября) 1861 г.: «Что же касается до Одинцовой, то неясность впечатления, производимого этим характером, показывает мне, что надо и над ним еще потрудиться». То, что Тургенев намекает здесь именно на мнение В. П. Боткина, явствует из сопоставления правки рукописи с перепиской Тургенева и Каткова. Последнего волновала не «неясность» характера Одинцовой, а скорее ее женская нетвердость в обращении с Базаровым. Каткову хотелось видеть в Одинцовой нечто вроде безупречной матроны, то и дело осаживающей Базарова суровым словом. Между тем среди вставок на полях «парижской рукописи» есть одна, рассчитанная на придание именно «равновесия всей штуке» и на устранение «неясности» в характере главной героини. В главе XVI кусок текста размером в целую страницу вписан на полях рукописи (со слов: «Анна Сергеевна была довольно странное существо», кончая словами «хотя ей казалось, что ей хотелось всего» — с. 83–84). Нетрудно заметить, что эта большая вставка представляет собою не что иное, как излюбленную Тургеневым предварительную характеристику героя, в данном случае Одинцовой. Характеристика указывает на такие черты личности героини, которые как бы заранее предопределяют развитие любовной коллизии романа и ее неудачный для Базарова финал. Одинцова здесь изображается женщиной, не способной к риску в интимной жизни. С появлением этой вставки яснее ощущается зависимость между поступками Одинцовой и их тайными пружинами. В отрывке точно очерчена основа характера Одинцовой — ленивая любовь к покою, привычка к комфорту, к размеренной усадебной барской жизни, которые неизменно берут верх над всеми другими чувствами и склонностями героини.

Разумеется, Тургенев дорабатывал «парижскую рукопись» и независимо от критических суждений и замечаний, полученных со стороны. Большая группа поправок и изменений в этой рукописи связана с последовательным стремлением Тургенева резче оттенить некоторые специфические свойства и особенности характера Базарова. 16 (28) апреля 1862 г. Тургенев писал Герцену о Базарове: «Штука была бы неважная представить его — идеалом; а сделать его волком и все-таки оправдать его — это было трудно…» Реализация этой трудной задачи продолжалась в процессе правки «парижской рукописи».

Демократ-разночинец, человек с новым материалистическим мировоззрением и новыми практическими требованиями к жизни — Базаров показан Тургеневым в соприкосновении с чужой и чуждой ему средой. Эта ситуация, постоянно и остро осознаваемая Базаровым, служит психологической мотивировкой для раскрытия определенных сторон в характере героя: его угрюмой сдержанности, враждебной недоверчивости, презрительной насмешливости, черствости, сухости и грубости. Базаров держится особняком, смиряет свои порывы, постоянно пресекает попытки к сближению и взаимопониманию со стороны Одинцовой, Аркадия и Николая Кирсановых. При доработке «парижской рукописи» Тургенев с виду малоприметными штрихами, вставками, репликами подчеркивает «волчье» в настроениях Базарова, попутно устраняя психологические характеристики, вступающие в противоречие с этим создающимся о нем впечатлением. В этом отношении наиболее примечательны следующие случаи правки текста:

В главе XXI появление Василия Ивановича прерывает угрозы Базарова схватить Аркадия за горло; сцена стычки их у стога сена заканчивается жесткой репликой Базарова: «Жаль, что помешал» (с. 123). В рукописи Тургенев зачеркнул прямо противоположную реплику, являвшуюся первоначальным вариантом этой фразы: «Вот тебе и доказательство, что до всего можно договориться. Ты меня извини». После вызова на дуэль Базаров думает с досадой: «…а тут Аркадий… и эта божья коровка Николай Петрович» (с. 142). В рукописи этот отрывок был гораздо объемнее, а чувства героя свидетельствовали о том, что он совсем «рассыропился»; Тургеневым зачеркнут текст: «и та, та, которую я любил, которую я люблю и теперь… Теперь? Теперь я дерусь, как мальчишка, за что, за кого?» В сцене объяснения Базарова с Одинцовой в гл. XXV, после слов «сам давно опомнился и надеется, что и другие забыли его глупости» (с. 161), Тургенев зачеркнул в рукописи: «Перед вами человек, с которым вы некогда беседовали дружески». Ниже, после слов: «что вы вспоминаете обо мне с отвращением» (там же) опять зачеркнуто: «Я собственно и явился сюда в надежде на вашу доброту». Навсегда прощаясь с Аркадием, Базаров «спокойно» замечает: «Что значит молодость!» (с. 170). В рукописи вместо «спокойно» было: «не без волнения».

Настойчивое желание Тургенева не «рассыропливать» Базарова сказалось также в правке предсмертного диалога героя с отцом: «Василий Иванович дрогнул и похолодел от страха.

— Положим, — сказал он наконец, — положим… если… если даже что-нибудь вроде… заражения…

— Пиэмии, — подсказал сын.

— Ну да… вроде… эпидемии.

— Пиэмии, — сурово и отчетливо повторил Базаров. — Аль уж позабыл свои тетрадки?

— Ну да, да, как тебе угодно… А все-таки мы тебя вылечим!» Слова, набранные курсивом, вписаны Тургеневым в процессе доработки «парижской рукописи».

Характер Базарова в результате такой правки стал более суровым и волевым, а водораздел между благовоспитанными дворянскими «отцами» либерального толка и «волосатым» разночинцем-демократом — более определенным и резким. Вместе с тем наряду с усилением «волчьих» признаков в характере Базарова во время правки «парижской рукописи» происходило и нечто вроде обратного процесса. Стремясь к тому, чтобы суровое волевое начало в характере героя не заслонило собою его человеческих качеств, Тургенев