Действительно, она его видела и сегодня и вчера. Заметив ее внимание, мужчина улыбнулся широкой пастью с крупными белыми зубами и, разведя руки в приветствии, начал изъясняться на итальянском языке метров за пятьдесят от них.
К моменту его подхода к Анне все соседние туристы знали, чего именно восхищенный художник хочет от прекрасной девушки классической наружности.
Мама, хвалившаяся перед поездкой беглым знанием итальянского языка, мультяшно быстро листала разговорник, сверяя с ним комплименты мужчины. Все произнесенное вроде бы оказалось приличным и допустимым для общения.
— Мам, ты или сама переводи, или сейчас кто-нибудь другой начнет…
Валерию Николаевну, Вовчика и Анну обступала толпа, в которой появились понимающие лица российских туристов, каждый выдвигал свою версию. «Снимает он ее!», «Не-е, он картину хочет подарить…», «Да нет же, сфотографироваться на память желает…».
— Если коротко, — Валерия Николаевна сделала уверенный жест, и туристы чуть смолкли, — то он хочет тебя нарисовать.
— И мама с сыном могут сидеть рядом для вашей безопасности, — блеснул знанием итальянского языка хорошо одетый мужчина искусствоведческой наружности. — Советую, девушка, соглашайтесь. Я Луиджи знаю, он модный художник. И денег с него за позирование сразу же попросите, пока он ловко не заставил вас позировать бесплатно.
Анне ситуация нравилась. Италия, теплынь, внимание людей, по тем или иным причинам зашедших в прекрасный музей. И мужчина ей нравился, и старик, похожий на эмигранта, наследника царских белогвардейцев.
Минуты три Аня улыбалась, ожидая действий с чьей-либо стороны, но всех опередила мама.
— Минуточку. Вот вы, мужчина. — Валерия Николаевна дотронулась до пиджака искусствоведа. — Давайте захватим этого активного молодого человека и все вместе сядем в кафе. Иначе скоро мимо нас экскурсоводы начнут проводить туристов, включив в экспозицию!
— И я их понимаю, — проникновенно сказал мужчина. — Юрий Владимирович Топорков. А вас как, сударыня?
Подхватив Юрия Владимировича под локоть, мама повела его к выходу.
— Слава Богу, что не Трубецкой-Вяземский, — прошептала Валерия Николаевна. — А то бы я заподозрила здесь аферу.
— Мама, ты о чем?
— Я тебе потом объясню. Я Валерия Николаевна, это Володя, мой племянник. А это Анна, моя дочь. Единственная.
— Не буду говорить слов «прекрасная и неповторимая», боясь показаться банальным. Но в вашей дочери бездна очарования. В родном Питере я бы не стал садиться с вами в кафе, чувствуя себя… — Юрий Владимирович нахмурился, — сводником. Но Италия расслабляет.
Вовчик выразил свое мнение о происходящем, скептически скривив рот и утрированно закатив глаза. Итальянец широко улыбался и не сводил взгляда с Анны.
Площадь от музея пересекли за пять минут, расселись за широким деревянным столом летнего кафе на тротуаре.
— Моя дочь, — начала врать Валерия Николаевна, — долгое время серьезно болела.
— Что-то с нервами в позвоночнике после автомобильной аварии, — быстро подхватила Аня. — Мама, ты о чем сейчас хочешь поговорить?
— О тебе. Ты слишком много времени провела в больнице. Тебе необходимо отвлечься от компании престарелой мамаши и подростка племянника. — Она взглянула на соседний столик, где трое парней пили пиво, переговариваясь на русском матерном. — Нашим российским туристам я не доверяю.
Придерживая подол легкого платья, стремящегося показать всей Пьяченце идеальные ноги хозяйки, Аня шутливо возмутилась:
— А этому итальянскому обормоту доверяешь?
— Да, — с сомнением сказала мама. — Я хочу твой портрет и даже согласна за него заплатить. Милый Юрий…
— Владимирович.
— Да. Переведите, пожалуйста, этому темпераментному художнику, что Анна будет ему позировать начиная с сегодняшнего дня. Пусть забирает дочку, только предъявит документы и оставит телефон.
Не меняя приветливого выражения лица, Юрий Владимирович перевел длинный текст и чуть повернулся к Валерии Николаевне.
— Я перевел, но вы в своем…
— Я в своем уме. Мою Аню нельзя обидеть.
Обернувшись всем телом, Юрий Владимирович заглянул Анне в глаза и увидел в них мудрость взрослого человека одновременно с жаждой приключений.
— Я вам верю.
С легким удивлением наблюдая за рукой художника, который записывал на салфетке свой телефон, Анна перевела взгляд на Вовчика.
— А как же я с ним разговаривать буду?
— Понятия не имею, — весело пожал плечами племянник.
— Хорошо. — Аня встала, поправила легкий джемпер. — Раз уж меня родная мама сосватала на позирование, чего тянуть. Буду в гостинице часов в одиннадцать.
Сделав несколько шагов по площади, обрадованный художник взмахнул рукой, тут же напротив тормознуло такси — и перед Аней открылась дверца автомобиля…
Аня смотрела по сторонам, восхищаясь постройками древнего города. Ветер доносил запахи цветущих олив, растущих на тротуарах и в маленьких садиках между домами. На балконах сушилось белье и подушки, из открытых окон улыбались любопытные итальянки, зеленели плети плющей, ползущие по стенам.
Так странно, что она сейчас здесь, в Италии, а не в промерзшей Москве и тем более не в поселке Топь, в котором провела почти четыре года. Вряд ли кому еще приходилось пережить столько, сколько ей.
Военный поселок Топь остался там, в России, в далекой лесотундре.
Три с лишним года назад Анна уехала из Москвы за своим мужем Григорием. Григорий Арцибашев служил начальником охраны в особой Зоне Топь. Приехав в отпуск к родной сестре, он, неожиданно для всех и особенно для себя, женился на дурнушке Ане, которая умудрилась попасть под колеса его автомобиля, когда Гриша возвращался из казино.
На Ане он женился в первую очередь из жалости, а во вторую — из желания видеть рядом свою собственную женщину. А еще она была хорошо образованна, интересна как собеседник, из семьи научных работников — папа, между прочим, академик, но главное и самое важное — влюблена в него без памяти.
Зона и поселок располагались над месторождением радиоактивной руды. В Зону для работы в шахте переправлялись острожники с пожизненным заключением, то есть с отсрочкой смертной казни. Долго в Зоне Топь «контингент» не выживал. Лечить их было экономически невыгодно, а о моральном аспекте для особей, совершивших преступления, выходящие за рамки человечности, думать не полагалось. Зэков только обследовали, выявляя особо интересные для медицины случаи.
На большинство людей радиация оказывает отрицательное воздействие, с Аней же произошло чудо.
В поселок она приехала ростом метр пятьдесят пять и весом в сорок килограммов. Плохая кожа и мальчишеская фигура не прибавляли красоты. За первый год она выросла на десять сантиметров, пополнела и обрела фигуру Венеры. Григорий влюбился в собственную жену и ревновал ко всем подряд. И зря, Анна любила только мужа. И они счастливо прожили почти два года.
А потом случилось несчастье. Григорий, на которого местные отклонения действовали отрицательно, заглушал свой страх водкой. Однажды он сильно напился и замерз в снегу по дороге домой. И тогда,
