— Значит, вы хотите выслушать мою историю? — спросил Эрдаи.
Джиллиан сказала ему об Артуре. Она приехала, потому что это казалось важным для Эрно, но то, что он хочет сказать, лучше выслушать адвокату.
— Так вот для чего этот адвокат, — сказал Эрно. — Я думал, он прикатил, чтобы помогать вам советом. Ну, он все вывернет так, как выгодно ему. Разве не все они так делают? Лишь бы увидеть в газете свою фамилию?
— Он определенно не будет ничего у вас выискивать. Вы это знаете. Если беспокоитесь...
— Я ни о чем не беспокоюсь, — перебил Эрдаи. — Что он может сделать? Добиться для меня смертного приговора? — И посмотрел на свои закрытые одеялом ступни, словно они представляли собой эмблему его смертности. — Знаете, меня всегда беспокоило, что Гэндолф здесь. Мы никогда не видим приговоренных к смерти, но я знал, что он в этом же здании. Это тяготило мою совесть. Но я думал, что выйду отсюда, так зачем распускать язык? Однако теперь все будет наоборот. Если на то пошло, Гэндолф уже отбыл срок за все, что сходило ему с рук.
Эрдаи улыбнулся этой мысли и передвинул языком шпатель в другой уголок рта. Смущенная его монологом, Джиллиан хотела задать вопрос, но передумала.
— Мы так смотрели на это, верно? — спросил он. — Все они что-то совершали.
Джиллиан сомневалась, что была такой холодной. Она не верила, что многие подсудимые были невиновными, однако не отправляла их в тюрьму только по той причине, что они, возможно, повинны в чем-то другом. Но спорить с Эрдаи не хотела. Этот человек был грубым всегда, но Джиллиан ощущала теперь в его гневе что-то спокойное. Затаенное где-то глубоко. То ли он боролся с этим, то ли это сдерживало его, она не могла понять.
— Должен признаться, — сказал Эрдаи, — не надеялся увидеть вас. Просто хотел выяснить, хватит ли у кого глупости это сделать — восстанавливать справедливость, не думая о себе. Я всегда не любил быть единственным дураком. И очень благодарен вам за то, что приехали.
Джиллиан ответила, что ей нечего терять, кроме времени.
— О, еще как есть, — сказал Эрдаи. — Когда начнут разбираться, почему по этому делу вынесен несправедливый приговор, газетчики снова вытащат все на свет божий. И вас. Сами знаете, что так и будет.
Джиллиан это не приходило в голову. Прежде всего потому, что она не знала, что может Эрдаи сказать. Однако при его предостережении в груди у нее что-то сжалось. Безвестность теперь была ее единственным убежищем. Но беспокойство тут же прошло. Если она снова станет притчей во языцех, то уедет. Она вернулась в Трай-Ситиз, зная, что если не посмотрит на все снова трезвыми глазами, то никогда не примирится со случившимся. И была еще не готова уехать. Но когда-нибудь соберется. Отъезд оставался частью ее плана.
Эрдаи откровенно изучал взглядом Джиллиан.
— Считаете, мне следует поговорить с этим адвокатом?
— Он хороший человек. Думаю, будет добросовестным.
Эрно спросил фамилию Артура в надежде, что знает его. Он вспомнил, что слышал в прокуратуре фамилию Рейвен, но дел между ними не было никаких.
— Очевидно, — сказала Джиллиан, — если у вас есть сведения, способные показать, что Гэндолф не заслуживает смертной казни, Артур должен их узнать.
— Да, сведения у меня есть. — Эрно рассмеялся. — Он не совершал никаких убийств.
— Гэндолф?
— Он невиновен, — категоричным тоном сказал Эрдаи. Пристально посмотрел на нее. — Вы не верите в это, так ведь?
Это был самый важный вопрос из всех, какие он задавал, но ответ она дала не раздумывая:
— Не верю.
Когда Джиллиан отбывала срок, по меньшей мере половина заключенных говорили, что они невиновны, и со временем она поверила нескольким. В тюрьме штата количество их, видимо, было выше. Но она внимательно вела дело Ромми Гэндолфа. Героин она только начинала курить и понимала всю серьезность дела, за которое могла быть назначена смертная казнь. Даже в присутствии Эрно Джиллиан не могла согласиться, что она, что все они — Мольто и Мюриэл, детектив Старчек, даже Эд Мурковский, адвокат, тайком признавшийся, что считал Гэндолфа виновным, — могли так глубоко заблуждаться.
— Нет, — сказал Эрно, и взгляд его светлых глаз в глубоких глазницах снова надолго остановился на ней. — Я бы тоже не поверил.
Он снова сильно закашлялся; Джиллиан, глядя, как Эрдаи раскачивается взад-вперед, ждала конца приступа, чтобы спросить, что он имел в виду. Но перестав кашлять, он сделал два глубоких вдоха, потом властно обратился к ней:
— Ладно. Скажите адвокату, что я увижусь с ним. Меня сейчас поведут вниз на исследование. Приходите с ним сюда через час.
С этими словами Эрно поднял книгу. Разговор был окончен. Он даже не потрудился взглянуть на Джиллиан, когда та попрощалась.
10
8 октября 1991 года
Признание
В телепередачах убийцы обычно бывают злыми гениями, жаждущими крови. Ларри приходилось несколько раз сталкиваться с адвокатами и бизнесменами, исполнившими дьявольский план избавления от жены или партнера. Но, если не считать бандитов, большинство людей, которых расколол Ларри, делились на две группы: выродков, которые начинали мучить кошек еще в шестилетнем возрасте, и остолопов, которых столько пинали, что они научились и сами это делать. Типов, которые нажимают на спуск, стремясь доказать хотя бы раз, что не должны принимать от всех оскорбления. Таким был Шланг.
В одной из маленьких раздевалок шестого участка, служившей заодно для допросов, они сели по соседним углам квадратного стального столика, словно Гэндолф был приглашенным к обеду гостем. Ларри понимал, что не следует разговаривать со Шлангом без свидетелей, но Возницкую с Ленахеном вызвали на грабеж со взломом. И решил разговорить этого типа. Потом, когда он начнет говорить что-то серьезное, привести какого-нибудь понятого.
— Видел когда-нибудь эту вещь? — спросил Ларри.
Медальон лежал на сером столе между ними. Профиль женщины с кружевным воротником был изящно выгравирован на коричневом фоне. Он был таким красивым, что даже у Шланга хватало ума не прикасаться к нему. В горле у него застрял звук какого-то ответа.
— Не помню точно, начальник, — ответил он наконец. — Штука красивая. Если б видел, то, наверно, запомнил бы.
— Врешь мне, Шланг?
— Не вру, начальник. Я не стану врать полицейским.
— А вот мне врешь. Я получил эту вещь у полицейского, который забрал ее у тебя. Ты называешь его лжецом?
— Я так не сказал. Это ты говоришь.
— Ну и что, он лжец?
— Вот не знаю. — Шланг провел большими пальцами по надписи, нацарапанной на столе каким-то парнем, на которого окружающая обстановка не производила впечатления. — Скорее уж хитрец. Некоторые хитрецы при этом еще и обманщики. Я прав?
— Шланг, мы на занятиях по философии? Я не взглянул, что там за табличка на двери. Спрашиваю еще раз. Это твоя вещь?
— Н-н-нет, ее быть у меня было не должно.
Ларри улыбнулся. Этот человек был таким простаком, что невольно вызывал симпатию.
— Знаю, что не должно. Но была, так ведь?
В глазах Шланга вспыхнула стеснительность.
— Слушай, — сказал он, — мне бы выйти.
— Выйти?
