пасть.
Увидел зубы. Замечательные, здоровые зубы. Очень острые, прямо как у волка или медведя. Плюс огромные, выделяющиеся по размеру и расположению клыки.
Одним словом, совершенно не лошадиные.
Конюх застыл, чувствуя, как к горлу подступил горький ком. То ли на солнце перегрелся, то ли пиво у хозяйки действительно того…
На всякий случай мужичок посмотрел в пасть «коню» снова. Осторожно убрал руки и отошел на полшага. Ему показалось, или мохнатик действительно смотрит на него и улыбается наглой лошадиной мордой?
Тут второй, извилисто-змеевидный, с серебристым отливом коняга оставил ведро в покое, поднял голову, посмотрел на человека и облизнулся. Длинным, раздвоенным змеиным языком.
— Ой! Мамочки! — ойкнул конюх и бросился наутек. — Хозяин! Хозяин! — заверещал он, врываясь в сарай.
— Он это… отдохнуть прилег, — невнятно пробормотал парень, прикрывая лицо. — Помоги ему.
Конюх бросился к сваленному у стены стожку, на котором лежал Курт.
— Хозяин, вы живы? Ой, хозяин! Я вам сейчас такое расскажу — вы просто умрете от ужаса!
На лице пелаверинца расплывался огромный кровоподтек; стоило конюху чуть приподнять голову хозяина гостиницы, как тот отозвался душераздирающим стоном.
— Я отведу вас к Николь, хозяин, — пообещал конюх. — Она мне наверняка за хлопоты кружечку нальет…
А кучер, не тратя времени понапрасну, уже отогнал карету к воротам.
— Где они? — проворчал он, оглядываясь в поисках своих пассажирок. — Что Далия опять учудила? Будет ругаться — скажу, что она наконец-то угадала с переодеванием и в памяти местного населения останется как «кикимора». Так ей и надо, — пробормотал кучер, входя в гостиницу.
В обеденном зале уже не обедали. Адепты Мегантира Степенного стояли, повернувшись к забравшейся на стол Далии, которая, размахивая вареным яйцом, громко скандировала:
— Посей сейчас, чтобы выросло позже! Даешь труды на ниве общественного образования! Пожни плоды Разума в макроэргическом пространстве реальности! Даешь преодоление трудностей и открытие тайн множественной Вселенной!
— Ее ведь когда-нибудь побьют, — печально вздохнул рыцарь дальней дороги. Однако по странному стечению обстоятельств желание причинить «акиманке» физический ущерб изъявлял лишь бывший старшина крестьян-мегантирцев. После каждого озвученного звонким голосом ученой барышни лозунга он задумчиво душил деревянную ложку.
А остальные посетители 'Пятой подковы' слушали с большим одобрением. В том числе и Николь, и…
— Свободу работникам кухни! — вдруг закричала, забираясь на другой стол, кухарка.
Далия хотела возмутиться, что ее перебивают, но протолкавшийся через ряды агитируемых слушателей кучер решительно сгреб ее в охапку и понес к выходу. Напа, суетливо извиняясь, пробралась следом.
— Позор дар-ррмоедам! — взывала кухарка. Ее речь сопровождалась бурными аплодисментами.
Появление в обеденной зале избитого Курта и перепуганного, подпрыгивающего конюха имело очень странные последствия: Николь вдруг поняла, что, пока она в поте лица старается усыпить и обобрать путешественниц, ненаглядный супруг квасит на пару с корешем. Хозяйка 'Пятой подковы' прилюдно закатила Курту затрещину, конюху пообещала семь казней пентийских(12), и, полная чувства духовного родства с последователями Мегантира Степенного, принялась потчевать дорогих гостей пирогами и разносолами…
Правда, ни Далия, ни Напа, ни их верный спутник этого торжества внезапно просветлившихся душ не застали. Черная карета, запряженная черными… хмм… по количеству ног, форме туловища и функциональному назначению — все-таки лошадьми, спешила в Луаз.
Город, возведенный в центре каменистой равнины, у быстрой маленькой речушки, поражал своим великолепием. Старая часть города, крепость, возведенная в давние времена и сохранившаяся благодаря могущественному волшебству, возвышалась на небольшом пригорке; по кругу от нее располагался Новый Город — жилища именитых дворян, зажиточных купцов, городская ратуша и прочая привилегированная недвижимость. Стену, когда-то защищавшую Новый Город, снесли после того, как Луаз был завоеван Лорадом Восьмым — разобрать остатки оказалось дешевле, чем пытаться отремонтировать. Поэтому граница между собственно городом и предместьями, заселенными ремесленниками и горожанами попроще, была неявной, затертой. А роль городских укреплений сейчас выполнял насыпной вал, украшенный то здесь, то там табличками: 'Здесь будет крепостная стена. Внеси посильный вклад в ее возведение!' Судя по тому, насколько выгорела надпись, или жители Луаза задумали строительство стены высотой и протяженностью в Шан-Тяйский Хребет, или все-таки решили обойтись без оборонительных сооружений…
Правда, ворота были. Величественная каменная арка возвышалась среди новых домишек, а торговцы цветами использовали ее в качестве опоры для своего товара.
Заплатив небольшую пошлину и предъявив подорожную грамоту, подозрительно не похожую на ту, что демонстрировалась на выезде из Талерина, путешественницы въехали в столицу восточной провинции Кавладора.
После краткого знакомства с историей войн последнего царствования у Напы Леоне сформировалось твердое убеждение, что жители мятежного города, попытавшегося объявить о своей независимости и выйти из-под власти династии Каваладо, должны испытывать стыд, или хотя бы неловкость за свой самоуправный поступок. Да, позиция горожан понятна, Ранну Четвертому Сонному не следовало злоупотреблять своим королевским статусом и проигрывать провинцию Луаз пелаверинскому герцогу Роберто Третьему(13) в карты. Но короли Кавладора — думала Напа, — так извинялись! Ведь можно было их простить!
Вместо этого спор о том, кому принадлежит Луаз и ближайшие земли, Пелаверино или Кавладору, дошел до логического абсурда; а уже с абсурдом справился Лорад Восьмой, решительно завоевавший Луаз — фактически у себя самого, и положивший конец всяким там попыткам сепаратизма.
В свое время Напа слышала рассказы о Луазской Кампании и от родственников, которые продавали оружие и доспехи обеим враждующим армиям, и от непосредственных участников событий — в частности, ветеранов партизанских отрядов гномов провинции Триверн; да и Фиона, помнившая прошедшую войну по рассказам отца, много подробностей поведала… Маленькая гномка внутренне была готова к тому, что в Луазе ей придется проявлять чуткость, тактичность и сдержанность, чтобы лишним словом или намеком не напомнить горожанам о гражданском конфликте тридцатилетней давности.
Вместо этого, к откровенному ужасу юной Кордсдейл, буквально на каждом шагу попадались свидетельства прошедшей войны.
'Здесь стояла правая нога короля Лорада VIII, когда он командовал штурмом Луаза,' — прочитала гномка на бронзовой табличке, утопленной в мостовой. 'На этом месте располагалась батарея бомбард, залп которой едва не оторвал королю Лораду VIII голову', — памятная доска у основания дома. 'Купите на память о визите в наш замечательный город стрелу, которая чуть не изменила исход Осады Луаза!' — зазывал уличный торговец. Аргумент, что 'это не кузнец выпил лишнего, а предыдущий владелец выщербил меч, воюя за Луаз', был самым частым в оружейных рядах. 'Персонал одобрен *ским полком', — прочитала Напа на двери какого-то заведения, но Далия почему-то напрочь отказалась объяснять, услуги какого рода привели в восторг бравых вояк.
А в остальном город Напе понравился. Конечно, не родной Орбурн, где на каждом углу стучит кузнечный молот, но тоже неплохо. Улицы, опять же, широкие, — заметила гномка. Чтоб проехать по этим улицам, карету не приходится разбирать на половинки…
Оставив лошадей и экипаж на попечение их молчаливого надежного спутника, Далия вместе с Напой отправились 'разведывать что-нибудь относительно Симона Пункера', как выразилась мэтресса. Правда, госпожа алхимик не стала ни искать родственников старика Пункера, ни объяснять им, что тот первую
