бы, она стала их общим наказанием, пыткой тем же самым, стократно усиленным, доведенным до кошмара.
Стрелка уже не просто вглядывалась в пустоту коридора, но её уже засасывало туда. Танцор уже не просто кому-то подчинялся, но и почти не принадлежал себе, его противоестественная пляска превратилась в пугающее безумие. Трещали сухожилия, прогибались кости, грозящие вот-вот переломиться пополам, сердце бешенно колотилось о ребра, все в ссадинах и кровоподтеках, стремясь разбиться и уничтожить своего истязателя.
Но это был катарсис. Катарсис, после которого наступит полное освобождение. И счастье. Да, блин, счастье! Как картежник-маньяк, который, боясь спугнуть удачу, дрожащими от возбуждения, но страшным усилием воли сдерживаемыми пальцами медленно, очень медленно сдвигает верхнюю карту, чтобы увидеть вторую, так и Танцор трепетал, когда сознание шептало ему на ухо вначале «С», потом «Ч», потом «А», потом «С»… И тут же затыкал уши, боясь, что дальше пойдут другие буквы.
Танцор знал, что это невозможно, что на свете нет не только такого чувства, но и слова-то не существует. Но все же верил, где-то очень глубоко, на дне самого себя верил, как верит игрок, ставящий на зеро последний жетон, надеясь вернуть все – гору спущенных денег, безразличие к безумному шарику, молодость…
Танцор обнял Стрелку. Она прижалась к нему. Ей было холодно, как и тогда, в парке. Интуитивная женская мудрость. Даже не на уровне подсознания, а вегетативная, вселяющая в мужчину уверенность в себя: я – сильный. Именно после такого объятия и надо идти и защищать. Женщину. Родную. Родину. Брать в руки оружие и идти. Ни о чем другом уже не думая…
Пронзительно запищал лэптоп. Стрелка кинулась к Пентиуму, уже подготовленному, нацеленному куда следует, заряженному нужной программой, ждущему приходу из Сети заданной последовательности битов. Следом запищал и Пентиум. Пореже и пониже тембром. Стрелка вонзилась глазами в монитор, вслепую бегая пальцами по клавиатуре. Секунд через тридцать она радостно завопила свое универсальное «Вау!» и показала экрану фак с надетым на него тоненьким серебряным колечком.
Значит, у неё все получилось. Накануне она рассказала Танцору, что попытается наколоть конкурентов, заменив задание на абракадабру. Танцор, конечно, не понял всех тонкостей. Но в общих чертах это выглядело примерно так. Как только Сисадмин выставил страничку с заданием – megapolis.sc/zadanie.index.html, Стрелкин скрипт дождался, когда лэптоп Танцора загрузит её информационную часть. Когда же начала грузиться всякая ненужная хренотень – рекламные баннеры, линки и прочие довески, то макрос заменил на сервере «Мегаполиса», который Стрелка взломала ещё три дня назад, страничку на другую, липовую, но с тем же адресом – megapolis.sc/zadanie.index.html. На ней была нарисована хаотичная последовательность букв и цифр.
Игроки, начавшие загружать правильную страничку, вдруг обнаружили, что браузер заткнулся на середине приема. И решили, что там, дальше, должно быть ещё что-то существенное, какие-то дополнительные сведения. И дружно нажали на кнопку «Обновить», чтобы загрузить задание ещё раз, полностью. Однако на сервере висело уже Стрелкино рукоделие. Когда Сисадмин обнаружил подлог, прошло минут двадцать. Еще полтора часа он боролся с настырным Стрелкиным макросом, который мешал восстановлению задания.
Конечно, Стрелка понимала, что кто-то из игроков окажется человеком сообразительным, сразу же вытащит задание из папки временных файлов и кинется его исполнять. Пожалуй, на это был способен Профессор. Остальные же благодаря этой диверсии должны были потерять часа два.
Задание, как и ожидалось, было мокрым. Предлагалось ликвидировать Пестряцова Петра Владленовича, тридцати трех лет, неженатого, юрисконсульта АО «Среднерусская возвышенность». Жил он на Полярной улице, работал в Газетном переулке. Было дано довольно подробное досье: адрес и фотография любовницы, замужней женщины, места, где часто бывал Пестряцов, фирмы, с которыми имел какие-либо дела, модель и номер автомобиля, кличка (Пьеро), примерный распорядок дня, наиболее часто используемые маршруты передвижения… Зачем-то было указано даже любимое блюдо – пельмени.
Танцор начал готовиться. Внутренне. Поскольку план действий, как он совершенно справедливо полагал, созреет позже, вырастет на почве глубочайшего убеждения, что этого человека надо убить. Точнее – нельзя не убить. Именно с плана начинают многие, очень многое дилетанты, думающие, что если он будет безукоризнен, то все само собой сделается. Не сделается. А если что вдруг и получится, то последствия будут ужасными. Как, например, это случилось с Родионом Раскольниковым. Который и час выбрал верный, и орудие, и цель благородную. А вот готов-то и не был, потому что схоластическая идея в голове, про тварь дрожащую, – это совсем не то, совсем. Для сердца-то ничего и не заготовил, с пустым сердцем пошел.
Вглядываясь в фотографию Пьеро, Танцор разжигал в себе ненависть к нему. И хоть досье было суховато и чересчур деловито, он не придумывал, а скорее угадывал омерзительные качества объекта, постепенно, мазок за мазком, рисуя в сознании почти физически ощущаемый образ ублюдка, который не должен жить. Который должен умереть не только для их со Стрелкой блага, но и в интересах сотен тысяч обворованных и униженных людей.
И тут система Станиславского, к которой он когда-то относился с пренебрежением тупоголового бунтаря, оказалась как нельзя кстати. Танцор уже не был танцором. Он был Робин Гудом, Владимиром Дубровским, Олегом Кошевым одновременно.
Танцор повернулся к Стрелке и сказал: «Этот скот не должен жить!» И она поверила. И у неё стало покойно на душе.
Осипов звонил в одиннадцатое отделение милиции, на территории которого и был убит Жариков. Надо отдать должное Дюймовочке, убийство было совершено мастерски. даже с почерком, присущим уголовникам старшего поколения, чтобы запутать следствие. У несчастного было перерезано горло. Работала, несомненно опасной бритвой, поскольку лезвие настолько глубоко вошло, что даже достало до шейного позвонка.
Набрал 254-86-61. И долго слушал длинные гудки. Видимо, всем наличным составом разбирались с каким-нибудь старым знакомым, от которого ни сна, ни отдыха. Перезвонил через пятнадцать минут. Трубка хмуро ответила:
– Дежурный Пилипченко слушает.
У Осипова была заготовлена роль человека, который не знает, что такое милиция, начитавшись газетных публикаций, боится её пуще всего на свете и в то же время стремится к тому, чтобы справедливость торжествовала, а зло было наказано:
– Здравствуйте. У вас тут в марте убили человека…
– Никого у нас тут не убивали.
