— Для этого кое-кому нужно потолковать с Русаковым с глазу на глаз, вправить ему мозги. А то он всех засадит по колониям и тюрьмам, а сам будет ходить героем. Он ведь все про тебя и про меня знает.
— Это ты правильно! Что же делать?
— «Что, что»! — передразнил Милич. — Очень просто. Ради собственного твоего спасения узнавай, когда и куда Русаков будет ходить сам или в крайнем случае с твоей сестрой, подальше от нашего района, вечером.
— Лика мне не докладывает об этом.
— Опять учи тебя! Подслушивай разговоры сестры с Русаковым. Как узнал что-нибудь — позвони. Только разведывай аккуратно, чтобы не спугнуть.
— У нас есть телефонная трубка-отводка. Они, бывает, по часу болтают, а я слушаю.
— Очень хорошо! Помни: чем скорее обезвредить Русакова, тем лучше для тебя. У него у самого рыльце в пушку, и есть средство поубавить его активность. Старайся!
И Боб старался. Очень старался. Уже через три дня он прибежал к Миличу с сообщением, которое тот назвал «суперсенсационным».
Милич записал это сообщение на листке бумаги, вложил в конверт, заклеил и приказал Бобу «как из пушки» доставить письмо по адресу.
— Так я же сейчас занят, Рудик, никак не могу!
— Никаких отговорок!
Рудя поднес кулак к носу Боба, тот испуганно втянул голову в плечи. Он снова стал тем Бобом, которого приручил Пашка. Ох, как хотелось Бобу остаться в стороне, а не получается.
— Это письмо никому не показывай и сам не читай. Отнесешь по этому адресу. В квартире спросишь Машужучку, то есть буфетчицу. Отдашь только ей в руки. Без ответа не приезжай. Алле-гоп!
Боб поехал. Конверт приняла Маша-буфетчица, полная, кругленькая женщина, украшенная серьгами, кольцами, браслетами и ожерельями. Она попросила Боба подождать и колобком выкатилась из комнаты.
Распахнулась дверь. В комнату вошли двое. В одном Боб узнал Огурца. Огурец перечитал письмо, взглянул на Боба, осклабился, но тут же напустил на себя суровость, сунул письмо парню со шрамом и сказал:
— Снеси Авторитетному.
— Я жду ответа, — напомнил Боб.
— Письмо не мне, не мне и ответ писать. Обождешь. А ты письмо читал?
— Нет.
— Не верится что-то… Зря его Рудька с тобой послал… Возись теперь…
— А чего возиться? Долго еще ждать?
— Куда торопишься? Успеешь в тюрьму.
— Ка-ак в тюрьму? За что?
— Ты книги воровал?
— Воровал Пашка.
— Он на тебя уже показал.
— Подлец! Доносчик!
— Ты в магазине «Три поросенка» вместе с Пашкой я Цыганом работал?
— Так это не я, это они!
— А суду наплевать на твои объяснения. Был ты с ними? Был! Значит, соучаствовал в воровской шайке. Это тебе не тру-ля-ля, а групповой грабеж, бандитизм!
— Они на меня не будут валить.
— Уже показали на тебя.
Лоб Боба покрылся испариной. Ноги его вдруг так ослабли, что он привалился к стенке.
— А главное не это. Помнишь, как в сквере Цыган вытащил деньги у рабочего?
— Так я же только смотрел, я ничего…
— Брось притворяться! Не в милиции! Ты свою долю получил? В дележке награбленного участвовал?
— Мне всунули…
— О твоем соучастии в ограблении рабочего Цыган рассказал на следствии. Значит, как ни крути- верти, за все, по совокупности, тебе двадцать годиков, как пить дать, припечатают, — врал Огурец.
— Двадцать лет! — ужаснулся Боб.
— А ты, дурак, спешишь уйти отсюда. Да тебе на улицу, пока там ходят милиционеры, и нос показать нельзя. Понял теперь?
— Так что же делать? — прошептал Боб.
— Пей, живи здесь, веселись. Будешь с нами — мы тебя в обиду не дадим. Надо будет — в другой город переправим.
— В Свердловск?
— Хоть в Свердловск! Только вор не должен распускать слюни.
— Так я же не вор!
— Здрасте! Начинать говорить сначала? Теперь мы одной веревочкой, повиты. Эй, Машка-жучка, угощай человека! Водку неси, закуски давай. Ты, Вундербоб, для того чтобы войти по-настоящему в компанию, должен еще малость подучиться делу, доказать, на что ты способен! А когда тебя примут в шайку, тогда ничего не бойся. Будешь «законным» вором.
— А если я не хочу?
— Куда ты сейчас можешь податься? В тюрьму на двадцать лет? Мы тебя спрячем на годик, пока твои преступления за давностью времени не потеряют силу, — врал Огурец. — Сменим тебе фамилию — и знай гуляй!
— Пожалуйста, спрячьте меня пока, — со вздохом ответил Боб. — А вдруг Анатолий явится? Помните, как он нашел меня и Лику, а вас прямо в милицию доставил?
— Ты и себя не пугай и меня не пугай. Я пуганый. О Мамоне — не твоя забота. А твоих домашних мы успокоим. Есть приемчик. Будешь долдонить за мной слова в телефон. Вот так-то, Вундерпопугай.
В эту ночь Боб не ночевал дома, а утром у Троицких зазвонил телефон. Отозвалась мать. Боб начал странно:
— Я жив, здоров, чего и вам желаю!
Агния Львовна, не спавшая всю ночь, обзвонившая все больницы, не поверила своим ушам.
— Бобик? Ты ли это? Где ты? Что с тобой? Почему не ночевал? Откуда ты звонишь?
А сын продолжал хриплым голосом:
— Да, это я… собственной персоной, наше вам с кисточкой.
— Сейчас же приезжай домой, слышишь!
— Не глухой! Не ори! Будешь запугивать, век не увидишь… Я приду через несколько дней, а до тех пор не ищи и в милицию не заявляй… А если уже заявила — бери заявление назад, иначе совсем не вернусь!
— Бобик, сыночек, миленький, ну ради бога, ну что ты такое говоришь! Пожалей нас!
— Боб, это ты? — послышался строгий голос Лики.
— «Я милого узнаю по походке…» — пропел Боб. — Ты Анатолия узнаешь по походке?
— Кто тебе подсказывает? Сейчас же перестань дурачиться! Мы требуем, чтобы ты сейчас же явился.
Послышались рыдания. Плакала Агния Львовна.
— Бобик, — сказала она всхлипывая.
В трубке раздался свист и короткие гудки.
— Ты, попугайчик, держался, в общем, как надо. — Огурец хлопнул пьяного Боба по плечу. — Не робей! Чума на воле, значит, не пропадем!
…Секрет пленения Боба был прост. Огурец, получив через Боба очень важное письмо, решил не
