убит при попытке к бегству. Эти тоже бежали, их задержали…
— А кто такие? Обнаружены ли у них электрические фонари? Может, наводчики?
— Прерываю, вызывает седьмой, — включилась телефонистка.
— Сысоев? — раздался голос начальника штаба.
— Десятый слушает.
— Что за стрельба?
— Автоматчики двадцать пятого задержали в районе узла связи двух штатских. Третий убит при попытке к бегству. Бомба упала возле дома, предназначенного для шестого.
— Это знаю. Составил ли Степцов донесение по последним данным?
— Да. Есть ЧП. Прикажете зайти и доложить?
— Докладывай так.
Сысоев рассказал о сбитом ПO-2 и об отравлении Курилко ОВ.
— ОВ? Я правильно тебя понял? Не путаешь?
— Так сказано в телеграмме тридцать первого из «Чайки».
— Может, напутали? Срочно вызови разведчиков, химиков, уточните, и тогда доложи мне. Я у двенадцатого3. Задержанных передай Северцеву.
Сысоев по телефону попросил срочно направить к нему майора Лндронидзе из разведотдела, капитана Пономарева из химотдела, записал о происшествии в журнале боевых донесений.
После короткого раздумья он позвонил майору Вес слову в штаб Бутейко и узнал дополнительно, что самолет ПО-2, номер двенадцатый, на котором Веселое прилетел в штаб корпуса, был послан за Курилко, чтобы доставить последнего в штаб. Химики корпуса и дивизии уточняют, и, как только уточнят, Веселое позвонит Сысоеву.
Захлопали зенитки. С пункта сообщили о фашистском самолете-разведчике «Раме», кружащемся над селом.
В комнату заглянул часовой и доложил: ждет комендант с двумя задержанными. Ждут офицеры.
— Зови коменданта. — Сысоев прикрыл оперативную карту. Другие офицеры так не засекречивали обстановку от своих, но Сысоев строго выполнял приказ.
Вошел комендант, немолодой капитан из кадровиков. Сысоев знал его как старательного, но ограниченного службиста, ходячую букву устава. Доложив по-уставному, комендант вдруг сказал:
В данном случае — у командующего.
— Зенитчики опять не сбили «Раму», а ястребок так и не явился. Теперь «Рама» точно явится через час. Вы бы позвонили нашим ВВС, пусть покажут свое мастерство.
— Позвоню. Долго шли, капитан. Что за люди?
— Окликнули их возле узла связи, что на ферме, за селом. Они — бежать. Часовой открыл огонь.
— Что за люди?
— Называют себя селянами. Говорят, прятались в лесах от немцев.
— Электрические фонарики обнаружили?
— Не обнаружил.
— Введите!
Автоматчик ввел двоих. Оба молодые, лет двадцати пяти — двадцати семи. Одеты в пальто, сапоги немецкие, с низкими голенищами.
Сысоев начал допрашивать.
— Та мы свои, — сказал тот, что ростом пониже. — Прятались от проклятущих фашистов в лесу, чтобы в Германию на работу не угнали. Топаем домой! — он весело улыбнулся.
— Куда именно?
— В Хорол на Полтавщине.
— А почему бежали?
— А мы испугались, подумали, что на немцев нарвались, — сказал второй, и хотя глядел в глаза прямо, Сысоев увидел в его взгляде что-то затаенное, настороженное, даже враждебное.
— Отведите их к Северцеву, — приказал Сысоев и поднял телефонную трубку.
— А я ему уже доложил, сейчас сюда придет, — сказал комендант.
— Обыскивали? — спросил Сысоев, у которого исчез интерес к задержанным штатским.
— Обыскали. Никакого оружия нет! — ответил комендант.
— И ножей нет? — удивился Сысоев.
— Нож есть, — процедил задержанный с настороженным взглядом.
— Почему не отдал?
— He спросили. Сами вывернули карманы, что нашли нужным взять — взяли. — Он не спеша расстегнул пальто, задрал полу пиджака. Сысоеву показалось, что мелькнуло что-то серо-зеленое. Задержанный подал финку и начал застегиваться. Сысоев положил финку на стол, подошел, распахнул его пальто, расстегнул пиджак. Под ним был серо-зеленый френч. Цвет гитлеровского обмундирования был ненавистен Сысоеву. Он стрелял в этот цвет, а люди в одежде этого цвета стреляли в него.
— Любопытно! — раздался глуховатый голос. Рядом стоял и многозначительно улыбался невысокий полный майор Северцев.
— Гражданин майор! — задержанный с добродушным лицом укоризненно улыбался. — Да если б мы служили у фашистов, неужели бы такими дураками были, чтоб не бросить проклятую одежду! Ведь каждый, кто увидит мундир, подумает про нас плохо. Обносились, вот и сняли это с убитых фашистов.
— Бывает, бывает, — снисходительно согласился майор Северцев. — Разрешите увести их к себе?
— Прошу, — ответил Сысоев.
— Полные сени людей, и все к вам, — как и прежде, громче, чем нужно, сказал вошедший Бекетов.
— Пропусти майора Андронидзе и капитана Пономарева.
— По вашему приказанию поднят по боевой тревоге и явился! — капитан Пономарев коснулся растопыренными пальцами фуражки, будто смахнул муху, поправил очки и уставился на Сысоева. Он казался сугубо штатским, только вчера по ошибке надевшим шинель. Действительно, совсем недавно он еще был учителем химии в тюменской школе. Военная форма сидела на нем неуклюже, и от него веяло чем-то домашним, мирным, нестроевым. Но он был чрезвычайно старательным, на его знания можно было положиться.
— В чем дело, дорогой? — улыбаясь, спросил майор Андронидзе, грузин со смуглым лицом и темным «бархатным» взглядом. Он производил впечатление очень сильного, очень уверенного в себе человека. Превосходный спортсмен, обучавший боевым приемам самбо не только разведчиков, но и офицеров штаба, он, похоже, слегка кокетничал своими пластичными жестами, мягкой тигриной походкой, легкостью и своеобразным изяществом.
— Понимаешь, иду, смотрю и вижу — идет красавица Марина, — с восточным акцентом говорил Андронидзе, — а наш Вано Пономарев превратился в каменную скульптуру. Я спрашиваю тебя, Вано, неужели так реагирует химик, когда видит красавицу?
— Я женат, и женщины меня не интересуют. Просто остановился протереть очки.
— Понимаешь, Петер, увидел Вано красавицу — глаза запотели. Забыл наш Паганель, как сам учил нас, что окуляры против запотевания надо протирать особым карандашиком.
Пономарев обиделся:
— Во-первых, я капитан Пономарев, а не Вано и не Паганель, это раз; во-вторых, я прибыл сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге, это два… В-третьих…
— В-третьих, не кричи так. Кто не понимает шутки, тот не человек, а полчеловека. Слышишь, Петер, Вано пришел сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге. Не томи полчеловека!
Пономарев дрожащей рукой поправил очки, покраснел от гнева.
— Мой долг… — начал он, но Сысоев, прервав его, рассказал об аварии самолета, о том, что Курилко отравлен ОВ, и спросил, знают ли они об этом ЧП.
— Ничего не знаю! — сказал Андронидзе.
— Я тоже не получал такого донесения, — ответил Пономарев. — Немедленно выеду или вылечу на
