срочных приказаний.
Глава IX
Аллен Стронг счастлив
Если в Западном полушарии и был воистину счастливый человек, то это профессор Аллен Стронг. Ведь счастье — это полное развитие творческих сил человека. Человек вполне счастлив только тогда, когда применение этих сил дает ему полное удовлетворение, как достижение определенной цели в жизни, цели, выработанной воспитанием и, в частности, влиянием окружающей среды.
Аллен Стронг уже в юношеские годы сформировался как крупный ученый. Раньше Лифкен заставлял его работать только по темам, «окупавшим себя» у местных магнатов, не давая ни цента на разработку теоретических проблем. Теперь Аллен Стронг мог делать что хотел, как хотел и где хотел.
Аллен Стронг познал усовершенствованные условия работы. Он мог не писать пером на бумаге, а диктовать стенографистке, но ее настороженный взгляд торопил его, нарушая привычный ход мыслей. Это нервировало Стронга, и он отказался от стенографистки. Парлографы и диктофоны стояли во всех помещениях, где задерживался Аллен Стронг. Это было приятно — нажать кнопку, продиктовать; а надо подумать — снова нажал кнопку, и машина ждет, не бросая нетерпеливых взглядов. Аллену Стронгу достаточно было сказать несколько слов, и услужливые ученые разрабатывали его мысль. Но система и стиль работы, выработанный всей предыдущей жизнью, мешали Стронгу широко пользоваться новыми для него условиями работы. В гонце концов он снова начал писать пером на бумаге, а не диктовать.
Чтобы сберечь время для работы, Стронг спешил есть, меньше спал, работал изо всех сил, тая в глубине души страх, что вдруг все эти блестящие возможности исчезнут или он умрет, не завершив начатых опытов. Он стал еще более жаден к работе и первые шесть дней только забегал домой перекусить; спал же в рабочем кабинете института на диване. В эти дни Аллен Стронг вставал не в 7 часов 15 минут, как обычно, а в 6 часов утра.
На седьмые сутки в институт явилась Дебора и увела мужа домой.
— Все говорят, что ты ведешь адскую жизнь. Я не хочу, чтобы ты был несчастен, — сказала она.
— Во-первых, выключи радио, — потребовал Стронг, — я ненавижу этот рекламный визг! Во-вторых, убери эти газеты. Отец всегда презирал желтую прессу!
За обедом Дебора сделала, как ей казалось, совершенно последовательный вывод:
— Наконец-то мы богаты! Теперь мы можем позволить себе жить по-человечески. Как только вернется бедная девочка — а судя по ее вчерашней телеграмме, она вернется на днях, — мы уедем отсюда в Палм-Бич, на берег океана. Там мы будем шикарно одеваться, принимать гостей, бывать в театрах, ресторанах и вести приличествующий нам образ жизни!
— Мы никуда не уедем. Никаких баров, обществ и ресторанов. Можешь одеваться, как хочешь, но я не хочу, чтобы гости отнимали у меня время. Лучше ты ходи к ним сама или с Бекки. Я надеялся, — продолжал Стронг, — что деньги помогут мне сберечь время для научной работы. А теперь на обед у меня уходит на семнадцать минут больше, чем раньше. К чему эта смена блюд, эти подогретые тарелки, эта торжественность и две прислуги?
— Но обед из восьми блюд!
— И за что ты меня мучаешь! Я очень спешу, меня ждет президент академии с докладом о плане научной работы.
Аллен Стронг быстро ел, с тоской думая о том, что приходится отрываться от работы только для того, чтобы ввести через рот внутрь организма необходимую для жизни энергию, заключающуюся в углеводах, белках и жирах пищевых продуктов. Когда же изобретут питательные таблетки, чтобы этот процесс занимал одну-две секунды и не мешал работе мозга! Всякий отрыв от работы Аллен Стронг считал вынужденным прогулом, была ли это еда, отдых или сон, отнимающий у человека почти треть его сознательной жизни. Он поморщился, увидев, что несут еще новое блюдо, и категорически отказался от него, чем возмутил Дебору:
— Аллен, ты никогда не уважал моих забот! Ешь со вкусом. Когда же ты станешь джентльменом!
— К черту джентльменов, этих дикарей в белых воротничках! Ручаюсь, что любой из них не сможет ответить на вопрос, вертится Земля или не вертится.
— Аллен, что за выражения в устах профессора! Когда же мы начнем жить по-настоящему?
— По-настоящему можно жить в лабораториях. И потом, Ди, если ты ничего не понимаешь в науке, не давай, ради бога, интервью журналистам. Говорят, что ты черт знает что наболтала газетчикам о моих работах.
— Ты сам виноват, Аллен. Ты никогда не говорил мне ни слова о своей науке. Ты скрыл от меня даже тайну с Лифкеном. Я не могу не давать интервью, раз ты их не даешь. Я хочу, чтобы ты был знаменит.
Аллен испытующе посмотрел на жену, потом на часы и, отхлебывая кофе маленькими глотками, спросил:
— Ты читала книгу Крэнкэ «Циклическая теория моложения и старения»?
— Не помню. О чем это?
— О том, что сущность старения заключается в том, что в живых клетках замыкаются и отвердевают углеродные скелеты. Смерть — это, так сказать, циклизация.
— Нет, не читала.
— О токсикологии, науке о ядах, ты имеешь представление?
— Конечно. Я читала «Мстительницу» и «Тайну опиокурения», «Любовь бразилианки» и массу других романов, где причиной смерти были ужасные яды.
— Первый раз слышу, чтобы токсикологию изучали по бульварным романам!
— Я всегда имела отличные отметки в школе.
— Ну так вот, слушай. Ты не представляешь себе, как я спешил, как я искал…
— Боже мой, что за поиски! Надеюсь, ключ от квартиры не потерян?
— Ключ?.. Н-да, конечно, ключ. Ключ от нейрона. Нейрон, видишь ли, вершина творчества природы. Таинственная их совокупность — это мозг, это мысль.
— Но я не понимаю, при чем тут токсикология?
— Сейчас ты поймешь. Когда ты ощупью идешь в темноте, нейроны бесчисленных нервных окончаний в пальцах протянутых рук дают сигналы о твердом, холодном, мягком, теплом и т. д. У насекомых на лапках есть особые сенсорные, то есть чувствующие, органы…
— Ты, кажется, хочешь прочитать мне лекцию по энтомологии?
— Минутку терпения. Я воспользовался трудами советских ученых, Джонсона и усовершенствовал яд, которому кураре и аква тофана в подметки не годятся, — это король ядов. Его имя — ДДТ, то есть дихлордифенилтрихлорэтан, таково его полное название. Для насекомых это страшный яд, а для нас он безвреден. Он действует на нейроны сенсорных органов на лапках насекомых. Нейроны и вся нервная система цепенеет, как будто зажатая в страшных тисках. Оконное стекло, смоченное раствором ДДТ и затем протертое до блеска, сохраняет смертоносную силу много недель.
— Но для нас этот яд — не яд?
— Да, для позвоночных он безвреден. Но где-то рядом с ключом от нейронов насекомых лежит ключ от нейронов человека. Прикосновение, оцепенение, смерть… Представь себе ясное утро, лес, пронизанный солнечными лучами, необозримые поля, песню жаворонка и среди этого великолепия медленно цепенеющие села и могильную тишину городов. Роса смерти, ключ от нейронов, как саваном, покроет страну.
— Бррр… Это страшно, Аллен… Я не верю, это лишь страшный сон.
— А ведь нашлись люди, которые предложили мне работать над созданием такого яда. Я отверг это предложение. Ты хотела знать сущность ДДТ? Смотри! — Аллен взял из стаканчика бумажную салфетку, развернул ее на столе и начертил карандашом шестигранник. — Это формула бензола. H — можно заменить чем угодно, и шестигранное кольцо не развалится. Два таких кольца вместе нафталин. Ты употребляешь его против моли. Три кольца — антрацен. Очень много колец — графит, то есть чистый углерод. Если в бензоле
