тела может оказать влияние на отношение к нему людей, может заставить целые толпы людей ненавидеть его, презирать, издеваться над ним! Такая ничтожная деталь, как цвет тела под ногтями, сильнее, чем десятки его научных трудов и изобретений, чем уважение коллег. Профессор сидел, уставившись на ногти.
Профессор Джонсон с тоской вспомнил свою прапрабабушку-мулатку. В его роду все были белые, и только одна она из всех предков — мулатка. И она единственная в роду Джонсонов оставила ему это наследство — такой фон под ногтями. Так вот почему в «черном поясе» к нему сразу отнеслись как к негру, несмотря на то что весь его облик: прямые каштановые волосы, черты лица, — все свидетельствовало о его бесспорной принадлежности к белой расе! А загар, пусть темный, многолетний, — все же загар, они сами признают это.
Ногти — вот что поставило здесь его, гордившегося на своей родине, острове Барбадос, своими родовитыми предками, в ряды черных! Даже не ногти, а более темное тело под ними. Он никогда не обращал на это внимания. «Иметь одну черную прапрабабушку — не значит еще быть негром! Платить двести долларов? За что? Никогда! Вымогательство! Грабеж! Пусть только шофер подъедет к первому полисмену. Пусть подъедет!» — мысленно твердил профессор, вспоминая все неприятности с момента высадки в гавани. Вспомнил он и о своем заграничном паспорте, неспособном защитить его от американских расистских законов.
— Джонсон, через пятьсот метров мельница, — тихо сказал шофер.
Профессор молча вынул пачку денег, отсчитал двести долларов и бросил на переднее сиденье, рядом с шофером, чтобы не касаться руками этого негодяя.
— Эх, мало взял с тебя! — сказал шофер, сгребая бумажки и запихивая их в карман брюк. — За доставку заплатишь особо сто монет. Помни!
Машина круто свернула за угол. По глухим переулкам они выехали за город на шоссе. Джонсон чувствовал себя очень и очень неспокойно. Если уж Аллену Стронгу нужно было вызывать его так срочно, то почему же он не встретил его на вокзале? Это просто невежливо.
Большая зеленая машина поравнялась с ними.
— Вы не к доценту Стронгу? — крикнул мужчина, сидящий за рулем.
— А что? — насторожившись, спросил профессор Джонсон.
— Я выехал за гостем Аллена Стронга, но опоздал к поезду. Пересаживайтесь ко мне.
— Нет, нет! — отказался профессор, опасаясь попасть «в потеху».
— Тогда поезжайте за мной, — сказал водитель зеленой машины, обгоняя их, и свернул вправо, на шоссе, обсаженное деревьями. Туда же свернуло такси.
— Куда вы, куда? — испуганно закричал Джонсон.
— В колледж при Институте Карнеджи, — буркнул шофер.
Среди деревьев виднелись многоэтажные здания, клумбы и асфальтовые дорожки. Профессор Джонсон впервые, с тех пор как слез с парохода на американскую землю, облегченно вздохнул.
Зеленая машина остановилась у дома. Мужчина, сидевший за рулем, вышел, попросил Джонсона не беспокоиться о багаже, приказал шоферу вытащить чемодан, сам расплатился за такси и, подхватив тяжелый чемодан, пошел вперед.
Профессору пришлось ждать в кабинете не больше одной минуты. Дверь отворилась, и высокий худощавый мужчина с бледным лицом вошел в кабинет, протягивая руку Джонсону. Он радушно улыбался, обнажая редко сидящие крупные желтые зубы. Его новый, с иголочки, серый костюм источал острый запах духов. Яркий галстук примазанные фиксатуаром светлые, слегка желтоватые волосы удивили профессора. Не таким «блестящим молодчиком» ожидал увидеть профессор Джонсон скромного ученого, доцента Стронга.
«Какой странный взгляд», — подумал Джонсон, всматриваясь в небольшие темные глаза хозяина, и тут же решил, что глаза слишком близко сидят возле длинного и острого носа. Джонсон схватил протянутую руку и, пожимая ее, сказал:
— Наконец-то! Боже, как я измучился по дороге! — В своей ладони он ощутил вялую, как тряпка, безразличную к его пожатию руку. Он помолчал, вздохнул и добавил: — Я представлял вас себе иным.
— Да? — спросил хозяин. — Признаюсь, я тоже не ожидал, что вы окажетесь черным.
— Что вы, я белый, это только загар! — И Джонсон сжал пальцы в кулак, чтобы не было видно ногтей.
— Только дикарь, расист расценивает человека по его оболочке, а для нас, людей науки, не важно, какая рука подпишет договор, — учтиво сказал хозяин, — белая или черная. Итак, сядем. Я вас слушаю!
— Наоборот, я вас слушаю.
— Нет, так дело не делается. Я хотел бы знать ваши условия, — настаивал хозяин.
— Но ведь предложение приехать исходило от вас!
В дверь постучали.
— Нельзя! — крикнул сердито хозяин и, обращаясь к Джонсону, сказал: Да, приглашение исходит от нас, но ведь вы приехали не на прогулку, а с определенным деловым предложением?
— Я? Наоборот, ведь вы писали, что хотите сделать мне блестящее деловое предложение. Вот ваше письмо, мистер Стронг.
— Так вы не Трумс! — крикнул хозяин, пробежав письмо глазами.
— Нет, я профессор Джонсон с острова Барбадос.
— Какого же черта вы выдали себя за Трумса?
— Я ни за кого не выдавал себя! — начал опять терять терпение профессор.
— Ну, а моему шоферу в зеленой машине?
— Он спросил меня, не еду ли я к мистеру Стронгу. Я сказал «да», и он привез меня к вам, мистер Стронг.
— Я не мистер Стронг, я профессор Лифкен.
— А почему же вы выдавали себя за Стронга?
— Потому, что все деловые разговоры должны идти через меня. А зачем вы приехали?
— Меня вызвал мистер Стронг.
— Причина?
— Не знаю.
— Не врите! — крикнул Лифкен вставая.
— Профессор Лифкен! — сказал Джонсон, также поднимаясь. — Оставьте этот тон: я британский подданный.
Дверь распахнулась. В комнату вошла красная, пышущая гневом Дебора Стронг, сжимая в руке платок.
— Профессор, — задыхаясь, сказала она, — он был и уже улетел… Аллен что-то подписал и получил от него кучу денег. Я подслушала у двери. Они заперлись наверху в его кабинете и шептались. Вы всегда были нашим добрым гением… Что делать? — Миссис Стронг всхлипнула.
— Кто был? Кто дал деньги? Кто улетел? Да говорите толком!
— Ну, как вы не понимаете… Мистер Трумс!
— Прилетел? — вскочил Лифкен. — Где он?
— Уже улетел…
— И вы мне — ни слова!
— Простите, профессор, но я же вам говорила: они заперлись наверху.
— Но почему же вы, миссис Дебора, сразу не прибежали и не сказали мне? Какая оплошность! Что вы наделали!
— Вы понимаете, Аллен запер дверь и меня не выпускал. И сам заперся наверху. Он просто с ума сошел. Что же мне делать?
— Ждите меня здесь, — сказал Лифкен, направляясь к двери.
— Я тоже пойду к Стронгу, — сказал Джонсон.
— Вы никуда не пойдете, ждите меня здесь!
