покрылся густыми кустами и деревьями. Откуда ни возьмись, на буграх появились деревянные избы. Целая деревня! На воткнутых в песок кольях сушились сети, которые тут же латали разновозрастные мальчишки. Большой пожилой мужик, с черной, как уголь, головой и седой бородой, как-то неуклюже смолил перевернутую лодку, переваливаясь с ноги на ногу. Из ближайшего перелеска послышалась звонкая девичья песня. Лихо запевала какая-то голосистая девка, дружно и сложно подхватывали другие. Вот певицы стали выходить из зарослей на луговину в разных местах. Все они были одеты в белые льняные платья с красными вышивками, а за спинами у них были берестяные лукошки с ягодами. Последней вышла пожилая крепкая женщина. Девки дождались ее и пошли все вместе, шумно чего-то обсуждая и смеясь. Не доходя до деревни, они свернули с дороги и поднялись на невысокий курган, на вершине которого стоял ветхий деревянный крест. Михаил его узнал, это был тот самый крест, на котором он страдал, и даже на перекладине еще торчал гвоздь с прибитым перстнем! Пожилая женщина присела к основанию креста и прислонилась к древесине щекой. Совершенно так же, как тогда, когда на нем был прибит он, Михаил. Он узнал ее – это была Венеслава!
Посидев так немого, она утерла выступившую слезу, встала, разложила принесенные цветы. Девки тоже достали из лукошек букеты. Потом, перекрестившись три раза и поклонившись в землю, они пошли домой. Дорожка проходила как раз мимо того места, где стоял Беловский с Тимофеем. Венеслава прошла молча, но остановилась в двух шагах и обернулась. Казалось, что она смотрела прямо на него! Михаил дернулся к ней, – Венеславушка! Но Тимофей удержал его: не нужно, она не увидит тебя…
Венеславу взяла за руку светловолосая и чернобровая девочка:
– Пойдем, чего встала?
Они ушли в деревню. Мужчина, смоливший лодку, оставил свое дело, вытер сухой травой руки и крикнул:
– Мишка, Тимошка! Айда матушку с сестрицами ухой кормить!
