Если бы…
В темноте плавало что-то красное и бесформенное. Что-то непонятное и многочисленное. Почему-то никак не удавалось прицелиться в них взглядом и рассмотреть повнимательнее. Стоило только выбрать какую-то одну, как она поспешно уходила влево, туда, где была кромешная темнота, и ничего не было видно вообще. Ничего не было видно и справа, и сверху, и снизу. Красные штуки виднелись только где-то посередине, но уходили только налево. Всегда только налево. Значит, чтобы успеть рассмотреть, нужно засекать их правее. Что же это за штуки такие? Но сколько он ни старался разгадать эту тайну, у него раз за разом ничего не получалось. Но в мире ничего больше не было, кроме плавающих красных тел, а потому и занятия другого быть не могло, кроме слежения за ними. Не было ни воспоминаний, ни размышлений, ни ощущений. Лишь только ускользали и ускользали непонятные формы. И появлялись снова…
Это длилось уже долго. Возможно, всегда. Впрочем, об этом он не думал, потому что не думал вообще ни о чем.
Это могло длиться еще долго. Могло длиться всегда. Но и об этом он тоже не думал.
Первое, что появилось в его сознании, была заинтересованность каким-то изменением. Он заметил это изменение, он обратил внимание на это изменение, но не мог понять – в чем оно? Красные тела все плыли и исчезали слева, но что-то поменялось. Но что?
Ему стало интересно. Сознание получило задачу и начало лениво включаться. И чем больше оно просыпалось, тем отчетливее наблюдались происходящие изменения. Наконец стало понятно, что изменилась темнота, в которой плавали те же самые штуки. Она стала светлеть и светлеть и вскоре посветлела уже настолько, что проплывающие красные тела на ее фоне показались более темными. А потом и совсем черными. Там, за всем этим появился какой-то свет. Много света!
– Он открыл глаза! Он открыл глаза! – услышал он чей-то голос. – Вот, Миша, пей! Вот вода!
Над ним кто-то склонился. Он льет воду ему на губы и протирает очень мокрой тряпкой его лицо. Вода течет за уши и по шее.
– Анатоль… – чуть слышно прошептал Михаил.
– Я это, я! – плакал Коэн. – Я уж думал, что ты не очнешься…
Вместе с сознанием вернулась боль. Коэн приподнял его голову, чтобы ему было удобнее пить воду, и он рассмотрел свои ноги. Они уже не трепетали, как недавно. Раны на них запеклись и высохли.
– Ты потерял много крови, но Лиза меня научила, что делать. Кровь мы остановили, и теперь будем ждать, когда она восстановится.
– Сколько я был без сознания?
– Часа четыре, не меньше…
– Где Лиза?
– Тут я, Мишенька! – услышал он голос Извольки. – Как же я страдаю, что не могу быть с тобой!
– Почему не можешь? Ты всегда со мной…
– Ну что ты говоришь! – всхлипнула девушка.
– Лиз, – попросил Беловский, – у тебя там нет какого-нибудь тюбика, чтобы не болело.
– Прости, миленький! – разрыдалась она, – Никак я не могу ослабить твою боль! Ника-а-а-ак! Мы запустили процесс регенерации поврежденных тканей прямо на тебе живом! Это должно быть очень мучительно… Сейчас в тебе заново строятся клетки раздробленных костей и потому нервы и мышцы мы пока не можем начать воссоздавать. Какое-то время они должны просто так болтаться. Их даже сушить нельзя, они должны оставаться влажными. Сначала кости, потом все остальное. Иначе нельзя!
– Ну не плачь, не плачь, родная… Я потерплю. Я теперь все вытерплю.
– Ты бы и тогда вытерпел. Я знаю, что ты бы вытерпел! Просто у тебя был травматический шок, и ты не отдавал себе отчет. Именно поэтому мы опять чуть не потеряли и тебя, и весь наш проект! Ты бы знал, что у нас началось! Что началось!
– Ну и что
