Еще рассказывали про рыбака, который в грозу поднимал чужие сети и похищал оттуда рыбу. Его, обгоревшего как головешку, нашли в этих же сетях.
Строже всего взрослые наказывали не прятаться от молнии под деревьями не стоять в открытом поле, потому что молнии бьют как раз по этим целям. Но Мишке в данной ситуации больше ничего не оставалось, кроме как стоять посреди луга, спрятаться под деревом, или изо всей мочи крутить педали, уматывая от грозы. Это он и сделал.
В ушах свистел шквальный ветер, в порывах которого кувыркались оторванные листья, ветки, сорванное со стогов и скирд сено. Его старенький велосипед без крыльев и прочих лишних деталей, скрипя раздолбанными подшипниками, нес его по узкой тропинке к спасительным мосткам через Кудьму на другом берегу которой было село.
Сзади, где-то уже совсем близко то и дело оглушительно трещал гром. По спине хлестнули первые тяжелые капли дождя. До мостков оставалось совсем немного – небольшой спуск с поворотом и вдруг его штанина, которую он в спешке не успел закатать, предательски попадает в цепь и Мишка, кувыркаясь, летит через руль в мокрую, пахучую траву. В это же время в нескольких метрах от него треснуло так, что сломалось, как спичка и рухнуло огромное дерево. Это ему рассказали потом. А он же со всего маху, всеми внутренностями сильно и больно плашмя ударившись об землю, потерял сознание.
Очнулся Мишка от плотных струй ливня, как из шланга хлеставших по его гудящему от удара телу. Он все пытался посмотреть наверх, но мощные капли были по его лицу, не давая открыть глаза.
– Миша! Миша! – теребил кто-то его издалека. – Мишенька, ты жив? Миша!
Чей это голос? Беловский сделал усилие, чтобы прикрыть рукой от струй воды лицо, но почувствовал острую боль.
– Сейчас, сейчас, дорогой! Сейчас я тебе помогу! – с какой-то немного старушиачьей хныкающей ноткой в голосе произнес все тот же голос. – Сейчас, сейчас…
Михаил почувствовал, что его лицо чем-то защитили от воды, он открыл глаза и увидел перед собой старого еврея, который с красными от слез веками, с той самой вечной печалью, как это могут делать только одни евреи, радостно смотрел на него и приговаривал:
– Ну, вот же ж ты! Ну, вот же ж ты! Зачем ты так пугаешь Анатоля!
Михаил, с трудом осознавая, где находится, спросил:
– Что случилось?
– Этот тупица Вольф, решил спасти меня. Только я отвернулся, он бросил в комнату к тебе взрывчатку Фадлана. Но я таки успел его хоть немного оттолкнуть! Иначе тебя бы разорвало на куски, Михаил!
– Откуда здесь вода? – простонал он.
– Это противопожарная система работает. Ну и хорошо! Ну и хорошо! Вода затушила огонь и прибила пыль, иначе мы бы задохнулись!
– Что со мной?
– Ничего страшного. Главное, что ты жив! Тебя спасло то, что основной удар принял на себя этот проклятый электрик. Я тебя из-под его тела достал. Боялся смотреть на тебя, такой ты был кровавый. Но водичка с тебя всю его поганую кровь смыла, а ты – весь целенький! Только вот ноги…
– А что с ногами?
Коэн сделал вид, что не услышал вопроса.
– Что у меня с ногами? – повторил Михаил и попробовал ими пошевелить, но опять потерял сознание от острейшей боли.
Беловский почувствовал, что все его тело гибнет. Оно было сломано и безжалостно исковеркано. Ему было очень больно. Человеческое тело, каким бы оно ни было сильным и натренированным, на самом деле очень слабое и беззащитное. Человек всю жизнь только и занимается тем, что оберегает его. Он все делает очень осторожно, стараясь не повредить себя – и ходит, и садится, и ложится. Достаточно совсем небольшого соприкосновения этого нежного организма с окружающей средой, и он уже начинает страдать, покрываться синяками, шишками, язвами и ранами. Человек
