Вечером, когда народ вернулся с работы, почти весь поселок пришел на луг, чтобы лично посмотреть, как обустраиваются незваные гости. Мужики собирались в кучки, рассаживались вдоль канавы, что отделяла луг от дороги, и наблюдали за пришельцами, смоля папиросы.
Ученые перетаскивали ящики и коробы, гремели ложками о тарелки, жгли костры, тянули провода, хлопали дверями машин и в свою очередь поглядывали на поселковых. Местные и приезжие стояли друг против друга, как два войска, разделенных канавой, и не спешили вступать в знакомство.
То и дело между палаток и фургонов мелькала забинтованная рука Гендоса. Он летал взад-вперед, как ласточка, стремясь всем помочь и дать совет. Вот он участвует в забивании колышков для навеса, вот показывает, как обтесать жердь, а вот уже несется к кому-то с ведром воды.
Мужики пускали папиросные дымки и комментировали:
– Гля, как старается – аж штаны трещат.
– Думает, наверно, ему академика присвоят.
– И особую благодарность с занесением в грудную клетку...
Гендос, не слыша реплик, иногда останавливался, отдувался, вытирая пот с лица, и, бросив беглый взгляд на односельчан, несся дальше.
– Эй, не торопись – пупок развяжется! – кричали мужики.
Егорыч сегодня припозднился с работы и пришел на луг, когда там было уже полно публики. Он помнил, что сегодня должно было приехать начальство и оплатить изувеченный амбар. Некоторое время он бродил вдоль канавы, высматривая бородатого москвича и никак не решаясь пересечь невидимую границу. Затем увидел Гендоса, бегущего куда-то с мотком провода, и бросился ему наперерез.
– А ну, по тормозам!
– Чего? – Гендос остановился и принял вид крайне занятого человека.
– Где этот... С бородой, в очках. Где он?
– Кто, Сергеич? Отъехал вроде. Куда-то к речке, к броду. А чего тебе?
– А надо. Где тут начальство, отвечай. Разговор есть.
– Ты что?! – Гендос обозначил на лице ужас. – Люди делом заняты, а ты, извиняюсь за выражение, с разговорами. – Ему явно не хотелось упускать монополию на близость к важным гостям.
Тем временем мужики заметили, что граница между местными и приезжими как бы прорвана, и начали подтягиваться к разговору.
– Ну, чего, – усмехнулся Ленечка Шурочкин по кличке Выкусь-Накусь. – Ты тут всех уже обслужил, обстирал, нет?
– Чего тебе? – рассердился Гендос.
– Бегаешь быстро. Народ волнуется, как бы вторую клешню не надорвал.
– Ты б не зубоскалил, а лучше б людям баньку приготовил. Люди с дороги, уже спрашивали, у кого, извиняюсь за выражение, попариться можно.
– А я им банщик? – высокомерно ответил Ленечка, хотя и остался польщен предложением.
– Не хочешь, они к другим пойдут, подумаешь... – пожал плечами Гендос. – А завтра, между прочим, начальник этого табора прибудет. А начальник знаешь кто?
– Алла Пугачева, – ухмыльнулся Ленечка.
– Хрен тебе в ухо, а не Пугачева. Начальник – Борис Михайлович Олейник, понял?
– Кто это? – озадачился Ленечка. – Из «Динамо», что ли?
– Ага, ты еще скажи, из балета. Космонавт Олейник, тот самый! Деревня!
– А-а, – сказал Ленечка, перестав усмехаться.
– Ага! Что, не хочешь космонавта в своей баньке попарить?
– Э, постой! – вмешался Егорыч. – Выходит, начальства еще нет?
– Сказано – завтра он будет.
– Слышь, Гендос, – подал голос кто-то из мужиков. – А взаправду говорят, за камни деньги давать будут?
– Вот же чудные, извиняюсь за выражение! Я ведь говорил уже – будут давать. Ну, не за всякие, конечно...
– Оно понятно. Завтра бабу свою за грибами отправлю, может, найдет метеорит...
– Деньги? – испугался Егорыч. – Какие такие деньги? Кому – всем, что ли? И сколько?
– Сказано – всем, кто найдет. Немного, конечно...
Егорыч отошел в сторону совершенно обескураженный. За найденный метеорит полагалось куда меньше, чем он рассчитывал запросить за сломанную крышу. Выходило, что теперь любой голодранец понесет москвичам камни и получит мзду, а ему, Егорычу, ущерба не возместят. Зачем возмещать, если метеоритов и так будет завались?
Злой и расстроенный он поплелся домой. Вскоре за ним потянулись и остальные. У всех были свои дела, никто не собирался торчать тут до темноты. Кроме, может быть, Гендоса.
Наконец произошло то, что должно было. Витек, когда речь зашла о деньгах, малость напряг мозги и понял – между происшествием на кукурузном поле и приездом экспедиции есть связь.
Ему, конечно, следовало сначала сбегать на поле самому и убедиться, что действительно там есть камень. Но времени на это не хватало. Витек поздно заканчивал работать, и ему не улыбалось после тяжелого дня тащиться за реку. Лучше все рассказать москвичам, а они – люди серьезные, не поленятся послать в кукурузу машину.
Вечером, переодевшись и наскоро сполоснувшись колодезной водой, он явился в стан ученых, походил среди палаток и наконец обратился со своим сообщением к загорелому мужичку в желтой иностранной кепке.
К словам Витька отнеслись довольно скептически. Дело в том, что за прошедший день ученым принесли не меньше двух центнеров больших и малых булыжников, уверяя, что это как раз те самые камни, что упали в грозу. Вдобавок поселковые замучили москвичей рассказами, что, дескать, на кладбище по ночам ходит какой-то парень, которого десять лет назад там зарезали беглые зэки, что в реке водится пятиметровый сом, способный утащить под воду лодку с рыбаками, и что в старой церкви, отданной под склад, таинственным образом пропадают овес и комбикорм.
Ученые от таких речей приуныли. Их решительный настрой несколько пошатнулся. У Витька прежде всего спросили, сколько он выпил накануне падения метеорита. Тот божился, что самую малость – ну, от силы литр на троих. И все равно на него поглядывали недоверчиво.
Недоверие не рассеялось и в машине, которая везла его на кукурузное поле. За рулем сидел белобрысый москвич Матвей, а еще с ними поехал некий Сева – бойкий молодой парень, одетый в жилетку с парой десятков карманов. На ремне у него висело несколько черных кожаных футлярчиков с ножом, маленьким биноклем и еще какими-то приспособлениями.
Какое-то время машина медленно шла по краю поля, переваливаясь на кочках, вспугивая птиц, устроивших в густой траве гнезда. Витек пытался оживить память – он решительно не помнил, где сошел с бетонки и куда затем направился.
Москвичи его не торопили, лишь иногда как-то странно переглядывались и протяжно вздыхали.
– Куда вам столько кукурузы? – вяло поинтересовался Матвей. – На зиму маринуете или так едите?
– Это кормовая, – рассеянно ответил Витек, вглядываясь в зеленый горизонт. – Для еды у нас не вызревает.
– А вон там? – сказал вдруг Сева, приложив к глазам бинокль. – Там вроде зрелая – желтая...
Действительно, далеко в поле желтело малопонятное пятно. Витек даже забрался на крышу машины, чтоб убедиться.
– Идем, что ли? – вздохнул Матвей, останавливая машину и вытаскивая из-за сидений прямоугольный кожаный кофр.
Витек плелся сзади и молился, чтоб камень оказался именно там. Иначе он был бы просто опозорен. В поселке начали бы смеяться, что, мол, хотел сорвать премию и потащил москвичей в кукурузу. А каких гадостей наговорила бы тетка!..
– Ну, и что это? – сказал Матвей, остановившись у края желтой прогалины.
Витек вышел вперед. Кукуруза была желтая не от спелости, конечно. Она была сухая. Стебли стояли
