стережет он себя очень хорошо. Так что придумай что-нибудь».
Кича никогда не убивал людей, и Мустафа знал об этом. Все решили два фактора – безвыходное положение Кичи и его изворотливость, которая поможет выполнить трудный заказ, не привлекая дорогостоящих профессионалов.
Кича, как умел, разузнал все о заказанном человеке. Его звали Сергей Дубровин, он был директором небольшой конторы по приему цветного металла у населения. Офис занимал пол-этажа в здании какого-то загибающегося проектного института. Склад и приемный пункт были тут же, во дворе, в старом металлическом ангаре.
Профиль предприятия явно не вязался с образом жизни хозяина. Он передвигался на бронированной «Ауди» и всегда в сопровождении двоих массивных мужчин в темных очках. Офис был отделен от мира железной дверью с телеглазком. А за дверью постоянно сидел милиционер-охранник. Заказ в самом деле оказался заковыристым. Клиент явно был не тем, за кого себя выдавал, впрочем, это ничего не меняло.
Кича не знал, за какие грехи Мустафа хочет рассчитаться с загадочным старьевщиком, да и знать не хотел. Его делом было нажать на курок и этим решить свои нешуточные проблемы. И он придумал, как надо действовать.
Однажды он прошел в здание, поднялся на этаж выше офиса, заперся изнутри в туалете и высыпал в оба унитаза по пакету цемента, чтобы засорить стояк. Само собой, на следующий день на нижних этажах началось фекальное наводнение. Дубровин был вынужден по естественным потребностям ходить в другую половину. Мордовороты в очках не сопровождали его во время походов в предельно загаженный туалет проектного института.
Кича все приготовил заранее. Поставил надежный запор на дверь, проковырял дырочку в перегородке между кабинками, повесил на одну из них табличку «Не работает». После этого встал в кабинке на вахту, посматривая в «глазок», кто пришел.
Пистолет в его планы не вписывался – на шум могли откликнуться бульдоги из охраны, а глушителем его не снабдили. Кича запасся хорошим ножом с перекрестьем и шершавой рукояткой, молотком на длинной ручке и даже удавкой из толстой лески.
Он просидел в вонючем мокром помещении полдня, но дождался своего часа. Клиент пришел навестить сортир, как и ожидалось, без охраны. Едва он уединился в свободной кабинке, Кича вышел и запер входную дверь. Когда Дубровин показался из кабинки, застегивая на ходу штаны, Кича простодушно улыбнулся и сказал:
– Мужик, ты бы смыл за собой, мне работать там.
Он был одет в черную спецовку, на голове – берет, натянутый на глаза, в руках грязная брезентовая сумка и молоток. Мужчина ничего не заподозрил. Он повернулся и брезгливо потянул засаленный шнурок смыва. Древняя сантехника взвыла, как раненый мастодонт, заглушая все иные звуки. И тогда Кича ударил.
Он метил молотком в самое темя. Было и страшно, и жутко, но руки послушались. Дубровин упал на колени, даже не вскрикнув. Но и сознания он не потерял. Кича ударил еще раз, услышав, как хрустят черепные кости.
Мужчина барахтался на полу, силы выходили из него, как воздух из дырявого шарика.
– Парень, обожди, договоримся! – прохрипел он, но договариваться было поздно. Кича снова ударил – так сильно, что сломалась деревянная ручка молотка.
Он никак не умирал. Кича достал нож, руки так дрожали, что он порезался. Дубровин увидел блеск лезвия и пополз на животе в угол, словно надеясь, что его не догонят. Он пытался кричать, но выходил только гортанный стон – жалкий, беспомощный.
Но полу кровь смешалась с мочой и водой, натекшей из худых ржавых труб. Было скользко, сливной бачок продолжал завывать, а входную дверь уже, кажется, кто-то несколько раз дернул.
Кича бил уползающего человека в спину и никак не мог пробить ребра. Тогда он рывком перевернул его и несколько раз окунул клинок в мягкий дергающийся живот.
Дубровин наконец начал умирать. Рот беззвучно открывался и закрывался, руки дергались в судорогах. Глаза затягивала матовая пелена.
Вскоре он перестал дышать.
Кича обвел туалетную комнату взглядом – все было забрызгано кровью, как на бойне. Хотелось скорей сорвать окровавленную спецовку, под ней была чистая одежда. Он решил все же подстраховаться. Подошел к лежащему человеку, приставил нож к левой стороне груди и навалился на рукоятку всем своим весом.
И тут покойник ожил. Он захрипел и выставил вперед руки, будто надеялся защититься, однако лезвие уже достало сердце. Дубровин умер, теперь уже окончательно.
Кича стащил с себя промокшее от крови тряпье, вытер алые капли с лица, помыл руки. Он не стал только отклеивать усы – нужно было еще выбираться из здания.
Никто не помешал ему добраться до дому. И там наконец навалился тяжелый, беспросветный ужас. Кича страдал невыразимо, это длилось две недели. Его мучили разные страхи, он закрывал уши руками, когда слышал шаги на лестнице. Казалось, что он все-таки не добил Дубровина и тот скоро придет, чтобы подвергнуть его такой же мучительной смерти.
Еще он боялся, что сам Мустафа подошлет убийц, чтоб избавиться от свидетеля. И что быки-охранники в темных очках разыщут его, ворвутся в квартиру и разорвут на части.
Постепенно это ушло. Мустафа успокоил Кичу. Он избавил его от долга и поставил курировать небольшой район, спокойный и стабильно доходный. Еще несколько месяцев Кича прислушивался к разговорам, желая узнать, как откликнулся город на убийство в институтском туалете.
Но город молчал. Видать, действительно мелкой сошкой был тот старьевщик, хотя берег себя как зеницу ока.
Кича надеялся, время стерло все чувства, мучения, которые пришлось испытать в залитом кровью туалете и позже, дома. Казалось, и сам черт не брат, и море по колено. Появилось даже некое гордое осознание, что испытание кровью сделало Кичу железным бригадиром.
Но стоило только задуматься, провести несколько минут с воспоминаниями годичной давности, как в груди расползалось ледяное пятно.
Мустафа слишком жестоко подшутил сегодня над Кичей. Но Кича не знал, что в скором будущем сама судьба подшутит над ним еще более жестоко.
Была пятница, вечер, и в клинике почти никого не осталось. Только дежурная смена торопливо ужинала в конференц-зале да тройка охранников галдела в холле, обсуждая, куда им поехать выпить пива.
Григорий тоже уходил домой, когда у дверей его перехватил Донской. Как обычно, к вечеру он был уставший и сердитый.
– Торопишься куда-нибудь? – спросил он.
– Вроде нет, – пожал плечами Гриша. – А что, есть неотложные дела?
– Очень неотложные и необыкновенно важные! Выпить со мной водки.
– В честь чего? – на всякий случай поинтересовался Григорий.
– В честь того, что этот проклятый день наконец кончился. Ну как?
– Повод достойный, – согласился Григорий.
– Сейчас доставят ужин из кафе, – сообщил Донской, когда они расселись в креслах его кабинета и включили телевизор. – Можем пока малость размяться. Что будешь – джин, коньяк?
– Ты говорил насчет водки...
– Грамотный подход, – одобрил Донской, открывая шкафчик. – Ты точно никуда не торопишься?
– Будь спокоен.
– Какой-то профессор говорил, что пятьдесят грамм водки перед едой – очень полезно, – сообщил Донской, наполняя крохотные рюмочки. – Ты знаешь об этом?
– Мне ли не знать? Только не профессор, а академик. И не перед едой, а после. Фамилию вот не помню...
– Пятьдесят грамм – это он, конечно, поскромничал, на свой возраст посчитал. Сто пятьдесят – еще куда ни шло... А поскольку последнюю неделю я вообще спиртного в рот не брал, то сегодня восполню ущерб здоровью.
