Наступил день, когда Ивану Сергеевичу Лукову дали наконец полноценно прийти в сознание.
До этого он просыпался лишь однажды, когда, после извлечения из ванны, его поместили в комнату с белыми стенами и гудящими газоразрядными лампами. Это был страшный день.
Он помнил, как тогда дрожали и отдавались болью его мышцы, как странно чувствовались органы, словно бы оказавшиеся не на своем месте. Он помнил и то ощущение, когда, с трудом повернув голову, увидел вдруг свою руку. Не руку, вернее, а уродливую клешню, покрытую шипами и шишками, обтянутую шершавой желтой кожей, из которой торчала грубая щетина.
И как глаза затянула желтая пелена ужаса, как он скатился со стола, обрывая какие-то трубки и обрушивая на пол аппаратуру, как катался по комнате, терся о стены, стремясь избавиться от этой безобразной оболочки, как кричал, кричал, кричал...
Луков не знал, сколько времени прошло с того дня, ибо время превратилось для него в белый мутный кисель, из которого он лишь иногда выплывал, чтоб снова утонуть. Да, были и другие пробуждения – зыбкие и неверные, когда в сознание робко пробивался дрожащий свет ламп, мир снова обретал форму той же тесной комнаты, доносились какие-то приглушенные звуки. И опять проступал тот первобытный ужас...
Но всякий раз Лукову не давали осознать его до конца. Обязательно появлялся человек в чистом зеленоватом комбинезоне, что-то делал, открывал какие-то краники, звенел посудой и инструментами... И снова наступал покой.
Сегодня все было иначе. Человек в комбинезоне так и не появился, когда Луков открыл глаза и аппаратура принялась тревожно сигналить. Он лежал, пристегнутый ремнями по рукам и ногам. Он ясно различал каждую деталь в этой крошечной комнате со стеклянной стеной, он слышал и осознавал каждый звук. А главное – он все помнил.
Муки, перенесенные в то первое пробуждение, казались пределом того, что может выдержать человек. И тем не менее каждую минуту Луков ждал новых мучений, еще более страшных. Он не знал, чего именно боится, страх жил сам по себе, как может жить в человеке чувство голода. Он готовился перенести еще много нестерпимых минут, каждая из которых являлась новым шагом в пропасть, где рождаются и живут страдания.
Обычный человек от всего этого за час сошел бы с ума. Но Луков не был теперь обычным человеком.
Наконец появился все тот же человек в комбинезоне, но на этот раз не стал ничего делать. Он лишь обошел кушетку вокруг, постоял с минуту перед шкалами приборов, не спеша тронул какие-то переключатели. Потом приподнял одну из прозрачных трубочек, уходивших под пластырь на теле Лукова, и что-то влил в нее, вставив в пластмассовый переходник шприц без иголки.
Через несколько минут пришла необычная легкость. Она была во всем – в дыхании, в мышцах, в мыслях. Словно бы действовало чудесное лекарство, моментально исцеляющее и телесные, и душевные раны. Было только жаль, что его не давали раньше. Впрочем, Луков не знал, что к этому лекарству очень быстро привыкают, как и к любому сильному наркотику.
А затем открылась дверь, и в комнату медленно вошел другой доктор – высокий, русоволосый, с удивительно спокойным и добродушным лицом.
Он подвинул стул и сел рядом с кушеткой. Некоторое время молчал, быстро водя взглядом по сторонам и вращая в пальцах авторучку.
– Здравствуйте, Иван Сергеевич, – сказал он наконец.
Луков даже вздрогнул. Он и представить не мог, что ему – косматой клыкастой образине – вдруг так просто скажут: «Здравствуйте, Иван Сергеевич». Он считал, что все это в невозвратном прошлом.
– Если вы слышите и понимаете меня, – продолжал доктор, – дайте знать. Кивните или пошевелите пальцами. Или, – осторожно добавил он, – попробуйте что-то сказать.
Луков начал сжимать кулак, отчего по всей руке прошла судорога. Доктор заметил его движение.
– Хорошо, – кивнул он. – А теперь все-таки попытайтесь что-нибудь сказать. Если не получится – не пугайтесь, потому что рано или поздно вы все равно заговорите.
Луков не поверил. Он не думал, что способен теперь на что-то, кроме мерзкого крика и воя. Как еще может подавать голос существо с его обликом? Но доктор просил попробовать. И его спокойствие, манера говорить внушали веру в хорошее.
Луков напрягся, выдохнул воздух и тут же зашелся в удушающем кашле, от которого едва не разрывалась грудь. Во рту и в горле заклокотала какая-то слизь. От нее никак нельзя было избавиться лежа на спине.
Доктор невольно отстранился, когда Луков начал кашлять.
– Может, освободить вам руки? – предложил он. И незаметно скосил на мгновение глаза в сторону стеклянной стены.
Почти сразу в комнату прошли два здоровенных санитара. Опасливо поглядывая на пациента, один из них защелкал пряжками. Второй стоял рядом наготове.
– Поднимите, – тихо скомандовал доктор.
Лукову помогли сесть, при этом он заметил, как брезгливо к нему прикасаются руками. Тут его тело начал сотрясать новый приступ кашля, и теперь клочки слизи, местами окрашенные кровью, полетели на кушетку и простыню. Санитары отпрянули, однако затем взяли салфетки и принялись чистить испачканное – осторожно, боясь прикоснуться голой рукой.
– Сидеть удобнее? – спросил доктор, внимательно заглядывая пациенту в узкие желтые глаза. Тот несколько раз осторожно кивнул, не решаясь опять пробовать голос.
Доктор подстроил кушетку под его спину. Затем щелкнул авторучкой и открыл блокнот.
– Меня зовут Григорий Михайлович Пшеницын, с сегодняшнего дня я ваш лечащий врач...
Он запнулся, заметив, как Луков осматривает свои мощные когтистые лапы, грудь с роговыми пластинами, суставчатый хвост с шипом на конце.
– Будьте мужественны, – тихо сказал он, – и постарайтесь принять все сказанное спокойно. У вас был сердечный приступ, мозг пробыл без кислорода несколько часов. Наши врачи смогли вернуть вас к жизни, но произошло непредсказуемое. В результате глобального хромосомного сбоя в организме началось ураганное деление антигенных клеток, и...
Доктор вдруг шумно вздохнул и вытер платком вспотевший лоб. Видать, спокойствие давалось ему не так уж легко.
– Одним словом, лечение дало побочный эффект, нуклеотиды в клетках потеряли свой обычный порядок. Скорее всего проявились какие-то особенности вашего организма. Я не оправдываюсь, поскольку в своих действиях мы ошибок не нашли. Сейчас мы ищем причину и, думаю, найдем ее. А пока вам придется принимать все как есть. Советую относиться к этой ситуации просто как к необычному заболеванию. В любом случае мы не оставим вас без помощи и заботы...
Луков очень внимательно слушал его. Одни слова были знакомы, другие он слышал впервые. Но той цельной мысли, что пытались до него довести, он уловить никак не мог. И поэтому ему казалось, что перед ним разыгрывают спектакль. Клетки, болезни, хромосомы... Лукову не нужно было знать и слышать это, поскольку он еще в первое свое пробуждение сделал единственно верный вывод.
Он сам объяснил себе те перемены, что произошли с его телом и, видимо, душой. Молодой доктор напрасно играл словами и подводил подо все платформу своего наивного медицинского учения. Все гораздо сложнее, хуже, страшнее. Может, стоит сказать ему, может, нужно предупредить этих людей, предостеречь их?
Луков невольно выдавил несколько звуков, похожих на воронье карканье, которое опять перешло в кашель. Доктор сразу же замолчал, прислушиваясь.
– Ничего, – сказал он. – Чаще пробуйте, и в конце концов все получится. Ведь у вас есть и легкие, и голосовые связки. Нужно лишь заново научиться владеть ими. С сегодняшнего дня вы начинаете жить активно. Вас освободят от ремней. Вы сможете двигаться. Вы начнете питаться нормальной пищей, а не через капельницу. Я буду за вами наблюдать. Еще раз прошу: старайтесь сохранять мужество. Десятки людей ищут способ вас спасти.
«Я дьявол, и меня уже не спасти, – напряженно думал Луков. – Меня послал к вам Сатана. Я был по ту сторону жизни, я видел последний круг ада и стал там одним из адских чудовищ. Держитесь от меня
