Уильямс отправился к себе — во временно осиротевшее жилище, утешая свое любвеобильное сердце мыслью, что неделя пролетит незаметно и что миссис Уильямс вернется из Саутэнда заметно похорошевшая, а Грант, оставшись один, принялся сверлить глазами стилет, будто надеясь, что под его гипнотическим взглядом тот выдаст наконец свою тайну.
Стилет лежал на темно-зеленой кожаной поверхности стола — изящная, коварная, игрушечная вещица. Тонкое, хищное лезвие являло странный контраст святому на рукоятке, с глупым маловыразительным лицом. Как это сказала Рей Маркейбл? «Когда собираешься совершить такое серьезное дело, тебе требуется чье-то благословение».
Нет, решил Грант, сам бы он для выполнения самого важного деяния своей жизни выбрал себе более могущественное покровительство, чем этот дутый святой на рукоятке. Мысли Гранта перенеслись к Рей Маркейбл.
Утренняя пресса была полна сообщениями о ее предстоящем отъезде в Америку — популярные газеты писали об этом с глубоким сожалением; некоторые же — те, что читали снобы, — с горечью и негодованием по поводу английских менеджеров, которые допустили, чтобы самая блестящая из звезд музыкальной комедии нынешнего поколения покидала Англию.
Может, ему наведаться к Рей и спросить ее прямо, отчего ее удивило описание кинжала? Между нею и преступлением не могло быть никакой, даже самой отдаленной связи. Он знал ее предысторию — видел небольшое, полузаброшенное строение в унылом пригороде, которое она называла своим родным домом; знал обычную городскую школу, где она училась, знал ее настоящее имя — Рози Маркхэм. В связи с делом о краже шкатулки он даже встречался с мистером и миссис Маркхэм. Казалось невероятным, чтобы она могла пролить хоть какой-нибудь свет на «убийство в очереди», как его окрестили газеты. И уж совсем невероятно, чтобы она захотела сделать это, даже если бы могла. У нее имелся шанс откровенно рассказать ему все, что знала, пока они пили чай, но она вполне сознательно не воспользовалась им, оставив Гранта в неведении. А то, о чем она умолчала, вероятно, было сущим пустяком. Возможно, она и узнала кинжал по его описанию в газетах, но это не имело никакого отношения к убийству. Стилет этот вовсе не был единственным в своем роде, подобные «игрушки» были довольно популярны. Нет, в любом случае еще одно интервью с мисс Маркейбл вряд ли принесет ему какое-то удовлетворение. Пусть себе спокойно отправляется в Соединенные Штаты.
С досадливым вздохом по поводу хранящего молчание кинжала Грант запер его в ящик стола и отправился домой. Он вышел на набережную. Ночь была безветренная, в воздухе стоял легкий морозный туман, и он решил пройтись пешком. Его всегда завораживали ночные улицы Лондона; они были прекрасны и так не похожи на забитые толпой дневные магистрали. Во второй половине дня столица дарила вам развлечения — богатые, разнообразные, увлекательные. Ночью столица дарила вам себя. Ночью вы слышали, как она дышит.
К тому времени, когда Грант свернул на свою улицу, он двигался почти автоматически и не думая ни о чем определенном. Пришел черед «зажмуриться». Однако — и в прямом и в переносном смысле — ни малейшей сонливости он не ощущал. Поэтому он моментально «открыл глаза», когда неожиданно заметил смутные очертания фигуры на противоположном углу неподалеку от фонаря. Кто это болтается по улице в такой час?
Он торопливо соображал, не стоит ли перейти на ту сторону и пройти мимо, чтобы получше присмотреться. Но менять направление было уже поздно, и он, не останавливаясь, прошел дальше. Уже подойдя к калитке своего палисадника, он обернулся. Фигура находилась на прежнем месте, почти неразличимая в тумане.
Было уже за полночь, и Грант открыл дверь своим ключом, но миссис Филд его дожидалась.
— Я подумала, вы захотите знать, что вас тут спрашивал один джентльмен. Он не стал дожидаться и ничего не просил передать.
— Давно это было?
По словам миссис Филд, более часа назад. Она не разглядела его как следует. Он не поднимался на ступеньки. Только видела, что молодой.
— И не назвал себя?
— Нет, не назвал.
— Спасибо. Ложитесь-ка спать. Если он вернется, я сам ему открою.
Она замешкалась на пороге и озабоченно сказала:
— Только, пожалуйста, будьте осмотрительны. Не очень-то мне хочется оставлять вас одного- одинешенького с неизвестным человеком. Что, если это анархист какой?
— Не тревожьтесь, миссис Филд. Никто вас не взорвет.
— Я не взрыва боюсь. Я боюсь, вдруг вы будете тут истекать кровью, а помочь будет некому. Подумайте, что со мной станется, если утром я войду и застану вас в таком виде?!
— Успокойтесь, пожалуйста! — со смехом проговорил Грант. — Ничего ужасного со мной не случится. Единственный и последний раз кровь мне пустил фриц в Контальмезоне, да и то случайно.
Миссис Филд подумала и… сдалась.
— Вы тут перекусите перед сном, — сказала она, указывая на буфетную полку. — Я купила для вас свежие помидоры и мясо с пикулями — у Томкинса оно превосходное.
Она пожелала ему спокойной ночи, вышла, но, видимо, не успела еще дойти до кухни, когда во входную дверь постучали. Он услышал, как миссис Филд пошла открывать, и в то время как Грант-детектив терялся в догадках насчет посетителя, Грант-наблюдатель решал, что на самом деле руководило миссис Филд, когда она заторопилась открывать: услужливость или любопытство. Минутой позже она отворила дверь и торжественно произнесла: «К вам джентльмен, сэр». И пред нетерпеливым взором Гранта предстал юнец лет девятнадцати — двадцати, довольно высокого роста, смуглый, широкоплечий, но тонкий в талии. Он стоял чуть приподнявшись на носках — как боксер перед схваткой.
Войдя в комнату, он заглянул за дверь и потом перевел черные сверкающие глаза на Гранта; затем сделал несколько шагов ему навстречу и замер, вертя в тонких пальцах мягкую фетровую шляпу. Он был в перчатках.
— Инспектор Грант — это вы? — спросил он.
Грант жестом пригласил позднего гостя сесть, и тот, не выпуская из рук шляпы, с грацией, абсолютно чуждой англичанину, опустился на кончик стула и заговорил:
— Сегодня я видел вас у Лорена. Я там работаю в буфетной. Чищу серебро и все такое. Мне сказали, кто вы есть, я подумал и хочу вам про все сказать.
— Разумная мысль, продолжайте, — отозвался Грант. — Вы итальянец?
— Нет, француз. Меня зовут Рауль Легар.
— Так, так. Я вас слушаю.
— Я стоял в очереди, где убили человека. У меня был выходной день. Мы с ним долго стояли рядом. Он нечаянно наступил мне на ногу, и мы потом поговорили немного о спектакле. Я стоял снаружи, а он — ближе к стенке. Потом подошел человек, потеснил меня и стал с ним разговаривать. Тому, кто подошел, что-то было нужно от этого — с кем я рядом стоял. Он оставался до самого открытия дверей. Он из-за чего-то очень сердился. Они не ссорились, нет, во всяком случае не так, как мы обычно ссоримся, но оба очень сердились. Когда случилось убийство, я убежал. Не хотел, чтобы меня таскали в полицию. Но сегодня я увидел вас в ресторане, и вы показались мне… как это будет по-английски? — не грубым. Вежливым. Вот я и решил вам про все рассказать.
— Почему же вы не явились ко мне в Скотланд-Ярд?
— Я не доверяю Сюрте. Они любят делать много шума из ничего. А в Лондоне я совсем один, без друзей.
— Когда человек подошел и оттеснил вас назад, кто оказался между вами и стенкой?
— Женщина в черном. Миссис Рэтклиф.
Пока он говорил правду.
— Можете описать того человека, который подходил и потом снова ушел?
— Он невысокий. Ниже меня. А шляпа у него была как моя — только коричневее, и пальто такое же. — Он указал на свое приталенное синее пальто. — Только тоже коричневое. Очень смуглый, без усов, и вот тут — у него все такое широкое. — И юноша провел рукой по своему правильному, как у статуи, овалу
