поболтаем немножко. Мы с Данди сто лет не виделись.
— Представляю, как вы рады, что наконец избавились от этого дела, — изрекла миссис Рэтклиф, когда они устроились рядом. Она произнесла это таким тоном, будто для инспектора дело об убийстве было такой же докукой, как для нее самой, но Грант почел за лучшее пропустить ее замечание мимо ушей, и они заговорили о здоровье, ресторанах, гостиницах, еде, напитках и одежде — вернее сказать, о том, что нынче модно на пляже обходиться почти без оной.
— Какая красивая у вас брошь, — как бы между прочим заметила мисс Динмонт, обращаясь к приятельнице. — Сегодня у меня одни брошки в голове, потому что мы весь день только ими и занимались. Одна из наших кузин выходит замуж, и мы купили ей подарок. Знаете, как бывает: выбираешь себе новое пальто и уже, кроме пальто, ничего другого не замечаешь. Где-то у меня тут эта брошь. Сейчас покажу.
Не вставая, она протянула руку за сумочкой, порылась в ней и достала синюю бархатную коробочку.
— Ну как она вам? Нравится? — спросила мисс Динмонт, раскрывая футляр.
— Ой, прелесть какая! — воскликнула мисс Летбридж.
— «М. Р», — произнесла ее сестра после короткого молчания. — Надо же, мои инициалы! Как зовут вашу кузину?
— Мэри Рэймонд.
— Имя, как у добродетельной героини дешевого романа, — заметила мисс Летбридж. — Она у вас тоже добродетельная?
— Не сказала бы, зато жених ее страшный зануда. Так понравилась вам эта вещица?
— По-моему, просто прелестная. Разрешите взглянуть? — сказала миссис Рэтклиф. Она взяла в руки футляр, внимательно осмотрела брошь и вернула девушке.
— Прелестная! — повторила она. — И очень необычная. Можно ее купить, так сказать, в готовом виде?
Грант едва заметно покачал головой и тем самым пришел на выручку на мгновение растерявшейся мисс Динмонт.
— Нет, ее пришлось заказывать, — ответила она.
— Тогда остается только позавидовать вашей кузине. Если брошь ей не понравится, значит, у нее просто отсутствует вкус.
— Ну мы ничего не теряем, даже если и не понравится. Мэри всегда может слукавить и сказать, что брошь очаровательна. Вы, женщины, — лукавые созданья, — заметил Грант.
— Ай, как не стыдно! — воскликнула мисс Летбридж. — Бедненький! Вам просто не везло с женщинами.
— Нет, серьезно, разве я не прав? Вся ваша жизнь — сплошная цепь милых обманов; ах, вы очень сожалеете, но никак не сможете встретиться; ах, вас нет дома; ах, вы, разумеется, пошли бы, но не можете; ах, как жаль, что господин «Н» не может побыть подольше, но ничего не поделаешь… Если вы не лукавите с друзьями, то рассказываете небылицы своим горничным.
— Может, я не всегда искренна с друзьями, но рассказывать небылицы горничным?! Вот еще! — воскликнула миссис Рэтклиф.
— Ой ли? — протянул Грант, глядя на нее снизу вверх.
Наблюдай кто-нибудь в этот момент за инспектором, ему бы и в голову не пришло, что этот господин в съехавшей на глаза шляпе, удобно расположившийся на песочке, находится при исполнении прямых служебных обязанностей.
— Возьмем, к примеру, вас, — лениво продолжал Грант. — На следующий день после убийства вы собирались отплыть в Штаты, правильно?
— Правильно, — безмятежно подтвердила миссис Рэтклиф.
— Хорошо. Тогда почему вы сказали горничной, будто едете в Йоркшир?
Миссис Рэтклиф сделала резкое движение, словно собиралась встать, но потом снова откинулась на спинку шезлонга и произнесла:
— Не понимаю, о чем вы говорите. Ничего подобного насчет Йоркшира я ей не говорила. Я сказала, что еду в Нью-Йорк.
Ложь выглядела настолько естественно, что Грант поспешил продолжить атаку, добавив:
— Она, во всяком случае, утверждает, что вы упоминали Йоркшир.
— Откуда вам это известно? — как и следовало ожидать, спросила миссис Рэтклиф.
— Инспектору полиции известно обо всем на свете, — отшутился Грант.
— Вы хотите сказать, инспектор полиции способен на все, — вспылила миссис Рэтклиф. — Может, вы дошли до того, что назначали Энни свидания? Не удивлюсь, если вы подозреваете, что это я совершила убийство!
— И я не удивлюсь. Инспектора полиции всегда всех подозревают.
— Значит, я должна еще сказать спасибо, что ваши подозрения завершились на стадии ухаживания за моей горничной.
Грант поймал устремленный на него из-под узких полей шляпки взгляд мисс Динмонт. Из разговора она, разумеется, догадалась, что миссис Рэтклиф имеет какое-то отношение к убийству в очереди, и это заставило ее насторожиться.
— Да, я знаю, что не вызываю симпатии у публики, — сказал он и ободряюще ей улыбнулся, подумав при этом: «Она должна понять, если хорошенько поразмыслит, что мои расспросы сейчас направлены не против Ламонта, а скорее ему во благо». — Однако следует отдать мне должное: справедливость — мое ремесло, — сказал он вслух.
— Пойдемте выпьем чаю, — предложила мисс Летбридж. — Может, в наш отель? Или куда-нибудь в другое место? Как думаешь, Мег? Что до меня, то сандвичи с анчоусом и кексы с коринкой мне уже до смерти надоели.
Грант предложил всем отправиться в кафе, знаменитое своими пирожными, и принялся собирать раскиданные вещи миссис Рэтклиф. При этом он сделал так, что письменный бюварчик как бы от его неловкого движения выпал и раскрылся. На странице с неоконченным письмом, залитой ярким солнечным светом, перед ним возникли строчки, написанные крупным, округлым почерком — почерком миссис Рэтклиф.
— Извините! — произнес он и положил бюварчик на кипу журналов и брошюр.
С гастрономической точки зрения посещение кафе можно было счесть удачным, однако, подумал Грант, как попытка развлечь дам, это полное фиаско. Две из них явно проявляли к нему недоверие; третья же, мисс Летбридж, держалась с нарочитой веселостью, чем лишь подчеркивала овладевшее ею чувство неловкости.
Когда они распрощались и Грант со своей спутницей уже в сумерках двинулись по направлению к станции, он сказал:
— Вы держались молодцом, мисс Динмонт. Не знаю, что бы я без вас делал.
Она не ответила. Во время обратной дороги девушка была так молчалива, что Грант, и без того недовольный собой, расстроился вконец. Почему, собственно, она ему не верит? Неужели считает его коварным чудовищем, способным использовать ее в своих злодейских целях?!
«А почему ты считаешь, что тебе обязаны верить? — насмешничало его второе «я». — Ведь ты — полицейский. По сравнению с офицером Уголовной полиции сам Макиавелли покажется чистоплюем!»
Когда Грант находился в разладе с самим собой, его губы непроизвольно складывались в сардоническую улыбку. Это происходило и теперь. Он не нашел ответа ни на один из досаждавших вопросов. Он не понял, признала ли миссис Рэтклиф брошь или нет; не мог решить, действительно ли она упомянула в разговоре с горничной Нью-Йорк, а та просто перепутала, или нет. Даже то, что он увидел образец ее почерка, само по себе еще ничего не давало: такой же крупный, округлый почерк был у большинства женщин. Короткое молчание при первом взгляде на брошь могло быть объяснено просто тем, что она разбирала переплетенные буквы. И расспросы о том, кому она предназначается, могли быть вполне невинными. А могли свидетельствовать как раз об обратном. Если эта особа действительно причастна к убийству, то должна обладать незаурядным умом и вряд ли легко даст себя уличить. Один раз при первом
