Мо грустно покачал головой:
– О, господи, бедный мой папа…
Стейси глянул на Мо и продолжал:
– Настал декабрь, и некоторые схватили лихорадку. Надсмотрщик сказал, что пришлет доктора, и погнал на работу всех, кто еще держался на ногах. Я и Мо тоже были больны, но все равно выходили на работу. На второй день, когда мы грузили в фургон сахарный тростник, он развязался и вывалился мне на ногу.
Мо пошел за надсмотрщиком, сказал, что нужен доктор, чтоб посмотреть мою ногу, а надсмотрщик велел Мо возвращаться на работу и обещал сам прийти. Я ждал весь вечер, всю ночь, нога болела ужасно. Он пришел на другое утро и заявил, что это просто растяжение, а я чувствовал, что нет: сломана кость, и испугался… Я испугался, что останусь без ноги, если ее не лечить.
И я сказал Мо, что ухожу. Работать со сломанной ногой все равно не мог. Я считал, что мне должны выплатить заработанные деньги, раз я заболел. Я собирался получить деньги, сесть на автобус и вернуться домой. Мо решил: если я уйду, он тоже уйдет. И еще один мальчик – его звали Чарли Дэвис – тоже захотел уйти. Мы втроем отправились к надсмотрщику. Владелец плантации мистер Труссант был как раз тоже в конторе. Мы сказали, что заболели, а потому хотим получить наши деньги и уехать. Но они заявили, что нет, еще мы должны им деньги за проезд сюда, за еду, за ночлег и за все, что взяли в магазине. Что должны отработать свое время, пока не окупим все издержки, а вот что останется, то получим не раньше, чем уберут последний тростник.
Мы проработали почти десять недель, а они смеют говорить такое! Десять недель! Но мы понимали, что поделать ничего не можем. – Голос его сник. – Ничего. – Он замолчал, в глазах его стояли боль и ярость. – Мы рассказали остальным, что нам заявили в конторе. Некоторые даже не поверили, решили, надсмотрщик просто пошутил. Но два мальчика – Бен и Джимми Б. – поверили и решились бежать с нами в тот же день.
Вечером, когда мы собирались уходить, Чарли и говорит, что должен сначала устроить одно дело, а мы чтоб шли, он нас догонит. Что ж, мы согласились и пошли. Бен и Джимми Б. не были больны, они помогали Мо и мне идти. Когда настала ночь, мы сделали остановку. Чарли, как и обещал, догнал нас и объяснил, почему так задержался. Он сказал, что вернулся в контору за деньгами. Искал, искал и нашел. Сказал, что это те деньги, которые нам должны за работу, и он собирается разделить их с нами… Этот Чарли напомнил мне Ти-Джея…
Джимми Б., Мо и я от денег отказались. А Бен поддержал Чарли насчет денег. Тогда мы сказали, что нам с ними не по дороге. А вдруг их схватят с деньгами? Мы с этим не хотели иметь ничего общего. Когда мы выбрались оттуда, Чарли и Бен направились на запад, а мы на север. Иногда нас подвозили фермеры – из цветных. Но чаще мы пробирались лесом, на большую дорогу боялись выходить. Мы неплохо проводили время. Но вот к западу от Шоуксвиля мы оба, Мо и я, свалились, и Джимми Б. пошел искать кого-нибудь из цветных, чтобы позвать нам на помощь. Ну хотя бы пристроить нас на несколько дней.
Стейси говорил все тише, мне даже пришлось наклониться вперед, чтобы услышать его. Теперь он перешел совсем на шепот.
– Джимми Б. застрелили… Мы слышали. Несколько белых за кем-то охотились. Они увидели Джимми Б., и, когда он испугался и побежал, они выстрелили… и убили его. Убили, потому что он бежал. – Стейси прочистил горло и продолжал: – Мы с Мо не знали, что и делать. Бежать мы не могли. Мы были совсем больны. Мы спрятались… но они нас нашли и отправили в тюрьму.
Стейси уставился на огонь и невидящими глазами смотрел на него. Время тянулось, он молчал. Мо тоже. Мы ждали.
– Мы слышали, что они подозревают, будто это мы украли деньги. – Стейси говорил тихо, размеренно, с расстановкой. – Слышали, что поймали Чарли и Бена. Потом – что нас хотят отправить назад. Целых три недели мы слышали все это, одно за другим. А сегодня утром пришел помощник шерифа. Не сказал ни слова, схватил меня, и я решил… решил… – Чуть улыбнувшись, он покачал головой и шмыгнул носом, чтобы проглотить слезы. – Господи, кто бы мог подумать… кто бы мог подумать, что…
Больше он не в силах был говорить. Не сдержался и заплакал.
Покончив с завтраком, мы попрощались с тетушкой Матти Джоунс и поехали домой. Стейси сидел сзади, между мамой и мной. Мо – впереди, с папой и дядей Хэммером. От болезни они ослабели и, хотя очень старались, не могли побороть сон. Они заснули, а папа, мама и дядя Хэммер не спали и тихонько переговаривались, поглядывая на нас. Я тоже задремала, но несколько раз вдруг просыпалась, чтобы посмотреть на Стейси: я все еще не верила, что он на самом деле с нами. Иногда легонько толкала его локтем, и, когда он шевелился, я убеждалась, что он жив-здоров, и снова засыпала.
Домой мы добрались за полночь. Мы вкатили на подъездную дорогу. Залаяли собаки. Почти тут же в доме появился робкий свет. Боковая дверь распахнулась, и на пороге, в ночных рубашках, возникли Кристофер-Джон и Малыш. За ними Ба с керосиновой лампой в руках, светившей в ночь.
– Дэвид… Мэри… Хэммер, это вы? – крикнула она.
Папа обернулся к Стейси и улыбнулся ему:
– Отвечай ты, сынок.
Стейси тоже заулыбался и неожиданно схватил меня за руку.
– Посмотри на них, Кэсси, – сказал он. – Посмотри, это же Малыш и Кристофер-Джон.
– Дэвид, вы привезли мальчика?
На миг Стейси потерял дар речи. Затем прочистил горло, вылез вслед за мамой из машины и сказал:
– Да, мэм. Да, Ба. Привезли.
Тут все трое – Ба, Кристофер-Джон и Малыш – с радостным воплем скатились вниз со ступенек. Из сада прибежал мистер Моррисон.
– Слава богу, мальчик вернулся домой! – кричал он. – Домой! Вернулся домой!
– Да, сэр, – сказал Стейси и, прихрамывая, поспешил ему навстречу. – Я вернулся домой. В самое прекрасное место на земле.
