равенство перед богом, право или жизненная сила мужчин и женщин, молодых и старых, людей всех рас и этнических групп, — с другой. Особая важность во всех этих утопических определениях придается нераздельности равенства и отсутствия собственности. Взять, например, идеальное государство Гонзало в шекспировской «Буре» (II, 1, 141–163), где Гонзало, обращаясь к подлым Антонио и Себастьяну, говорит:
Гонзало
Себастьян
Антонио
Гонзало
Себастьян
Антонио
Гонзало
В государстве Гонзало много признаков коммунитас. Общество представляется неделимым и бесструктурным целым, равно отвергающим и статус и договор — эти эволюционные столпы всей системы общественного развития (по сэру Генри Мэйну), — избегающим частной собственности с ее земельными наделами, пашнями и виноградниками и полагающимся в удовлетворении нужд лишь на щедрость природы. Здесь, конечно, его настраивает обманчивая роскошь карибского климата; в более спартанских условиях люди принуждены были бы трудиться даже для того, чтобы только согреться. Таким образом он обходит главнейшую загвоздку всех утопий, состоящую в том, что нужно трудом добывать необходимое для поддержания жизни, или — на жаргоне экономистов — мобилизовать ресурсы. Мобилизовать ресурсы означает также мобилизовать людей. Это подразумевает социальную организацию с ее «целями» и «средствами» и необходимой «отсрочкой удовольствий», что влечет за собой установление, хотя и кратковременное, упорядоченных структурных отношений человека с человеком. Поскольку при таких обстоятельствах кто-то должен проявлять инициативу и распоряжаться, а кто-то — реагировать и подчиняться, система производства и распределения ресурсов содержит в себе семена структурной сегментации иерархии. Гонзало справляется с этим затруднением, полагаясь на неправдоподобное изобилие природы, — и обнажает тем самым всю абсурдность своей благородной мечты. Шекспир же, со своей стороны, как он это часто делает, вкладывает веские аргументы в уста более чем недостойных персонажей, заставляя Себастьяна произнести: «Ведь начал он с того, что он властитель!» Здесь мы можем подметить интуитивное понимание того, что совершенное равенство, достигнутое в одном социальном измерении, порождает совершенное неравенство в другом.
Конечная ценность коммунитас, подчеркнутая Гонзало, состоит в чистоте и невинности тех, над кем никто не властвует. Здесь мы встречаемся с предположением, впоследствии наиболее основательно развитым Руссо, естественной доброты человеческих существ, живущих в лишенном собственности, бесструктурном государстве абсолютного равенства. В самом деле, Гонзало полагает, что среди его невинных подданных не будет измен, убийств, ножей, мечей и копий, с которыми он, похоже, отождествляет необходимость в орудиях вообще, как если бы война, конфликт и вообще любая политика неизбежно были связаны с техникой, пусть и самого допотопного вида.
Государство Гонзало ближе какого-либо другого типа идеологической коммунитас подходит к тому, что Бубер [5; 6] назвал «das Zwischenmenschliche», или спонтанной коммунитас. Когда Бубер употребляет