– Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы умственные силы у нас не истощились, - Бореев нажал на какую-то зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо:- Поездке на полигон - быть.
Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и направлены в одну и ту же южную сторонку.
– Сандомирский без Дробилина был бы, как крылья без птицы, Дробилин без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз, отправится наш инженер, но с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.
– Тьфу ты! Прямо мистика.
– Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории разводить мы от вас не потребуем. Станете подмечать связи между тем, что будет фиксировать наша техника, и состоянием окружающей среды - природы, растений, животных, людей. На сей раз в походной лаборатории установим компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких правил. Вы как, компьютеров не боитесь?
– В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные программки на «Фортране» для «СМ-4» и «ЕС-1020», например, по определению частотного словаря какого-нибудь рифмоплета…
Открылась дверца в стене, и устройство втолкнуло столик с двумя большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не расплескалось. Естественно, на катящемся приспособлении для чаепития имелись сахарница и ложки.
– Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами и вечно душатся какой-то тошнючей дрянью, - убежденно произнесла «баба-яга» Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне и подаются в кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.
– На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я, почувствовав в чае «липтон» добавку из мяты и еще каких-то трав.
– Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, кому, сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу добавлять чего-нибудь тонизирующее… Так вот, на вездеходе будет установлена вычислительная машина, равная по мощности «ЕС-1040», с обменом данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающаяся в ящике размером с телевизор. Конечно, и фортран вам придется обновить, и поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что повышение квалификации у вас начинается сегодня.
Мы покинули кабинет, прошли (я) и прошаркали (он) узким кишечного типа коридором. По дороге Бореев распахнул дверь какой-то лаборатории, где люди ежились в свитерах под белыми халатами. Кроме прочего, там были какие-то весьма холодные шкафы. «Баба-яга» постучала по одному из них сухой, мне даже показалось, костяной рукой.
– Тут у нас Сандомирский. Вернее, его мозги и некоторые другие ткани тела. Родственники, естественно, ничего не заметили, когда провожали его. Ну, а нам было важно понаблюдать. Как я и ожидал, изъятые ткани при полном отсутствии электрической активности имели биомагнитную… хе-хе… ауру и, кстати, прилежно сохраняют ее до сих пор.
Бореев даже открыл шкаф и показал мне несколько цилиндров, покрытых изморозью и облепленных кучей проводков.
Мне неожиданно поплохело, глаза заволокло какой-то пеленой, которую пробил луч света, кончавшийся кляксой-мордой. Красноватая образина как и прежде зашевелила губами.
«Я так тебя ждал, что успел соскучиться. Эти несколько обрывков мертвечины для меня слишком слабая зацепка, чтобы удержаться в вашем мире. Я как на ураганном ветру все время, понимаешь…»
От такой неожиданной встречи я даже покачнулся. Что не преминул заметить Бореев.
– Ой, майор Фролов, да вы, оказывается, впечатлительная натура! После того, что мне рассказывали о вас, никак не ожидал. Сентиментальный злодей, ха-ха. Ладно, делу это не вредит, поэтому двинулись дальше.
И опять клякса заботливо пошевелила губами:
«А теперь о твоей судьбе. Пора заниматься Затуллиным. Он - гвоздь, направленный в твою задницу. Я еще далек от тебя, но вскоре твои верхние ворота откроются и примут мое содействие.»
После чего красноватая рожа заткнулась и растаяла. Не откликалась, даже когда я рискованным образом вызывал ее. Вот еще страдание на мою голову! Так ведь не годится - с кляксой дружить. Ну, не матрица же какого-то мифического Ф-поля меня навещает. Впрочем, в официальную психиатрию мне не обратиться со своими глюками - ведь офицеры госбезопасности должны проявлять психические отклонения только в повышенном служебном рвении. Иначе тот же Бореев меня в вольер посадит. Хотя первые неполадки и ненормальности у меня начались из-за него, паскуды, вернее, после его опытов пятилетней давности. А потом, видно, сидели аномалии подспудно и вылезли наружу из-за очередных потрясений.
Какие бы ни были объяснения-пояснения, но все-таки, прежде, чем плотно заниматься товарищем Затуллиным, надо повстречаться с частным психиатром.
Может попробовать это устроить через Фиму Гольденберга? В нем я уверен, такой не заложит. Впрочем, мы не виделись с весны 1978 года, тогда, уже в мае, он снялся и уехал кормиться рыбой «фиш» и бычками в томате куда-то к родичам в Одессу. Долго не возвращался, а потом, в связи с перекочевкой в ПГУ, мне стало не до него.
Я добрался на своей новенькой «четверке» до дома на улице Марата, где, судя по воспоминаниям, и проживал физически Гольденберг. Дверь отворилась на цепочке и высунулась физиономия соседки, тети Дуси, которую я сразу узнал, хотя в гости к Фиме попадал всего пару раз, и то в восьмом классе.
– Фимы нет, - отозвалась с охотой бабка, готовая общаться с кем угодно.
– Уехал что ли?
– Ага, на северный полюс. На «Пряжку», с год назад… А кто вы будете?
– Одноклассник. Костя Жарков, - на всякий случай назвался чужим именем.
– А-а, Костя, это ты, проходи, - без самопринуждения обрадовалась соседка. - Как вырос-то, правда нос немного съежился…
Я, тесня бабку, продвинулся вперед. Хорошо, что тетя Дуся приняла меня за Жаркова. Он с Фимой действительно корешился, кроме того, калымит сейчас где-то на Крайнем Севере.
– За что на «Пряжку», тетя Дуся? Фима головой что ль заболел? Буянил?
– Сам ты буянил. Он всю жизнь тихий был, клювик свой в книжечку уткнет и затихнет… За самиздат какой-то, за мистику-херистику его сунули на «Пряжку», в особую палату. Это его лечащий врач-психиатер так мне сказал.
– Погодите, тетя Дуся, разве не лечащий врач отправлял его в больницу?
– Да нет же, Фима имел своего врача, Соломона Абрамовича Пениса… ой, фамилию испортила. Пинеса. Лечил у него бессоницу, страхи… А потом прибыли строгие такие люди на двух «волгах» - из госбезопасности, это мне сосед Ларионыч шепнул. Главным у тех чекистов был черноволосый красавчик, которого подчиненные майором звали и Андреем. Спустя месяц оттуда приехали снова, комнату Фимину опечатали, и сказали, что гражданин Гольденберг забран на принудительное лечение на срок до полного выздоровления от бреда. А Пинес позже приходил, сказал, что жалобу сочинил в защиту Фимы, телефон свой оставил. Я ему позвонить должна, как только чего-нибудь станет известно, или Фиму начнут из квартиры выписывать.
Значит, Затуллин накрыл Фиму, как коршун цыпленка закогтил. И сейчас послушные Комитету лекари- лепилы вкатывают в голову, полную хохмы (то есть иудейской мудрости), сульфазин с аминазином, разжижающие мозги. А Соломона Абрамыча, я, кажется, припоминаю. Он на Лизиной вечеринке присутствовал, и оказывается, не ханурик, а «врач-психиатер». Пожалуй, с ним я могу связаться.
– Подарите-ка мне, тетя Дуся, телефон этого Пинеса, коли не секрет. Я, может, у него что-нибудь еще выведаю про Фиму.
– Ой, сынок, до добра тебя это любопытно не доведет!
– Я Фиму так просто бросить не могу. Мы же с ним все детство играли в…- я наскоро попытался вытряхнуть из пыльного мешка памяти названия игр, которыми баловался совместно с юным Гольденбергом. Но кроме «орлянки» и преферанса ничего не вытряхивалось. - В общем, играли.
Через пять минут я расстался с тетей Дусей. Она еще завела меня в свою комнату с картиночками из
