На следующее утро, сопровождаемый своим верным телохранителем, я сдал почти все свои наличные капиталы представителю итальянской банкирской компании, а вместо них получил заверенную подписями и печатями денежную расписку. Эта была последняя проблема, разрешив которую, я выступил вместе с отрядом Уилларда.
Ощутив на своей шкуре все прелести ремесла солдата, я теперь реально смотрел на вещи, а значит, понимал, насколько мал шанс, такому как я, ловцу удачи, стать богатым и влиятельным вельможей. Но, как ухватить за хвост птицу удачи, и при этом еще не промахнуться в выборе стороны, чтобы потом самому не оказаться в лагере проигравших?! Может это письмо, что я вез и станет первой ступенькой к моему возвышению, а возможно - и нет. Но как бы то ни было, я и без статистики знал - среди наемников слишком велик процент смертности, а значит, этот мой период жизни надо будет сделать как можно более кратким. Впрочем, кое-какие расчеты, я все же сделал. За эти полгода, в качестве воина на службе английской короны я убил девять человек. В этом случае, как говорят среди солдат: удача была на моей стороне. Но насколько ее хватит?
Мои вновь вспыхнувшие сомнения касались моей цели, замка Ла-Бонапьер. В этом случае я тоже рискую, причем вслепую. К тому же жизненный опыт, накопленный мною за время военных действий, говорил, что любой риск должен быть оплачен, в этом случае - он оправдан! Ему возражал тот, который прибыл сюда из двадцать первого века. Ты что собираешься стать грабителем и убийцей? И много ли бывших наемников стали богатыми? Чаще всего получили два аршина земли… на могилку, да и ту даже вороны позабыли. Ты же пришел из просвещенного и цивилизованного века! Ты не должен превращаться в дикаря из Средневековья! Да и чем может кончиться подобная карьера? Удар топором по голове или стрела в горло! А там, призрачный, но шанс! Правда, хорошо бы знать, в чем он состоит? Может, конечно, случиться и так: письмо аббата укажет новый путь или сведет с людьми, которые помогут посмотреть на жизнь с другой стороны. Правда, в подобный вариант я слабо верил, но на свете чего не бывает! Взять хотя бы мое перемещение во времени! Тем не менее, не попробуешь, не узнаешь!
Наш маленький отряд свернул с главной дороги, река осталась севернее, и лошади ступили на узкую проселочную дорогу, вившуюся по обширной и унылой равнине. Сначала дорога вела нас среди болот и лесов, местами сужаясь до ширины тропы, пока, наконец, не вывела на широкую поляну, которую пересекал быстрый широкий ручей. Лошади перешли его вброд, и, когда все оказались на другом берегу, наш проводник Гуго Маршель заявил, что мы пересекли границу области и теперь находимся в Блуа. Проверить его слова мы не могли и поэтому поверили на слово, так же как в свое время поверили в то, что он знает эти места, как свои пять пальцев. Насчет доверия или недоверия вопрос не возникал, потому что все мы, а проводник, в первую очередь, знал, что если что пойдет не так, он умрет первым.
Мы проехали еще несколько миль дорогой - тропой, и за это время не только не встретили ни одного человека, но даже вдали не видели ни одной человеческой фигуры. Выехав из густого леса, дорога снова повела нас по холмистой местности. Если до этого пейзаж был унылым и мрачным, то здесь нередко земля была покрыта черными проплешинами сожженных деревень и серыми грудами камней, некогда являвшихся замками. Поломанные ограды, разрушенные стены, заброшенные и заросшие лебедой поля, сожженные мосты - куда ни посмотришь, всюду следы разрушений и грабежей. Полдня наблюдения столь безрадостной и мрачной картины выработало у меня стойкое ощущение, что я смотрю фильм - апокалипсис. Глядя на выжженное и обезлюдевшее вокруг нас пространство, страх сам по себе начал шевелиться внутри меня. Да и не только я, все остальные в нашем отряде ехали угрюмые и молчаливые, взирая на опустошенный край, наполненный страхом и отчаянием. Только ближе к вечеру мы увидели на горизонте стройный шпиль церкви, чуть левее которого высились зубчатые стены замка; похоже в этом мертвом краю все же сохранились островки жизни. Я уже думал, что не увижу и сегодня людей, как на краю заброшенного поля, среди зарослей лебеды и чертополоха, рядом с густым кустарником, мы увидели шалаши из палок и веток, больше похожие на курятники, чем на человеческое жилье. Рядом с ними копошились жалкие человеческие фигурки. Такого бесправия, нищеты и издевательства над людьми мне еще не доводилось никогда видеть, хотя я нередко наблюдал жизнь английских крестьян. Спустя лье нам попалась новая группа таких людей. Впрочем, нет, не людей. Теней. Тонких, черных, изломанных жизнью, теней. Увидев нас, они не стали убегать, просто выпрямились и застыли на тех местах, где находились. Сутулые, костлявые до такой степени, что кожа прямо лежала на костях, эти жалкие подобия людей, смотрели на нас, тяжело дыша, с ужасом в глазах. Понять по их костлявым, с унылым и безнадежным выражением, лицам невозможно, кто из них мужчина, а кто женщина, тем более что все они были одеты в бесформенную одежду из мешковины. Когда мы приблизились, несколько человек, движимые скорее животными инстинктами, чем разумом, убежали в кусты, остальные же не отрывая взгляда, глядели на нас ввалившимися глазами. После той кровавой схватки с крестьянским отрядом отношение к этим беднягам у меня было двойственное. С одной стороны сердце щемила жалость к этим людям, которых довели до скотского состояния, а с другой - мне никогда не забыть ту жажду убийства, которая полыхала черным безумным огнем в глазах таких же крестьян, как и эти. У меня и тени сомнений не было, что будь победа на их стороне, меня ждала бы страшная и мучительная смерть и все же я не смог проехать мимо них просто так. Придержав лошадь, запустил руку в кошелек, а затем кинул под ноги беднягам горсть мелочи. Жалкие человеческие тени тут же кинулись их подбирать, после чего снова замерли, устремив на меня мутные, ничего не выражающие взгляды. Попробовал высмотреть в них огонек голодной ненависти, как у тех повстанцев, но не нашел даже отблеска. В них не было ничего. Одна пустота.
Еще восемь или девять миль наш маленький отряд ехал все по такой же разоренной местности; солнце садилось, и впереди деревьев на дорогу ложились их длинные тени. Такими безрадостными и опустошенными выглядели вокруг нас земли, таким убогим и редким было жилье, что я опять начал сомневаться, выведет ли нас проводник к постоялому двору, как обещал. Джеффри и Хью уже с откровенной злобой стали поглядывать на унылую фигуру проводника, бредущего по обочине дороге. Ловя на себе их взгляды, француз горбился, вжимая голову в плечи, стараясь как можно дальше держаться от их лошадей.
- Где. Твой. Двор?! - мой телохранитель в этот раз даже не спросил, а словно отлил в металле каждое свое слово.
- За этой деревней еще четыре лье, добрый господин! Не больше! Клянусь девой Марией!!
В его голосе был крайний испуг и напряжение.
'Деревня? Где он ее видит?'
Несмотря на сонную одурь, вызванную жарой и усталостью, я напряг зрение. И вдруг увидел ее. Хижины были настолько приземистыми, что их стены и крыши с потемневшей от старости соломой, практически сливались с серой, комковатой, заросшей сорняками землей. Я уже не удивлялся крайней нищете местных крестьян, но чувства протеста против такого обращения с людьми заставляло меня продолжать возмущаться подобному положению вещей.
'Как со скотом обращаются! Вот ублюдки! - еще некоторое время я возмущался произволом французской знати, пока мерный шаг лошади и жара снова не окунули меня в сонное забытье.
Спустя полчаса кривая проселочная дорога вывела нас на широкий торговый путь, а еще через пять минут мы увидели меньше чем в полу лье от нас приземистый белый дом, из верхнего окна которого торчал шест с привешенным к нему большим пучком остролиста.
- Клянусь святыми апостолами!! Постоялый двор!! - закричал Джеффри. - А то я уже начал присматривать для тебя, Гуго, подходящее дерево! Если нам просто повезло, то тебе парень повезло вдвойне! Ха-ха-ха!!
Его смех подхватил Хью, а за ним после перевода Лю стали смеяться китайцы. Француз окинул их по очереди взглядом, весьма далеким от доброжелательного, потом, отвернувшись, сплюнул на дорогу.
Гостиница 'Золотой павлин' никак не соответствовала своему пышному названию, напоминая мне своим видом строительный барак. Длинный, сложенный из массивных, плохо выбеленных, бревен, дом встретил нас довольно неприветливо. Никто не открыл дверь и не выбежал на крыльцо, чтобы встретить гостей. Да и коновязи не было ни одной лошади.
'Бояться, что ли? Впрочем, война есть война. Да и край, что ни есть бандитский. Но если так, то зачем держать постоялый двор?'.
