чечетку на собраниях акционеров. Прямая кишка Шрагина, вставленная в президента какой-нибудь страны, будет издавать трубные звуки во время произнесения патриотических речей.
Сенсорный коннектор снова выдал картинку. На этот раз не только жалкий бывший глаз в пакетике, но и примыкающее пространство.
Не психовать, еще раз ощутить в себе маленького решительного подпрограммиста, у которого всегда руки на клавишах. Простых и красивых сценариев сейчас нет, но это ему знакомо.
Проникнуть в каждую мышцу психоинтерфейсом, реализовать там функции движения. Воля будет тактовой частотой, на которой заработают команды для его телесной оболочки.
Для начала овладеть шеей. Черт там с мышцами, он даже не знает, как они называются. Шея будет у него теперь выглядеть как машинный вал…
Психоинтерфейс вызвал функцию движения и задал голове новое положение, всего пару сантиметров вбок по кооординате «зет».
Потом подпрограммист отвоевал у косного неоцифрованного пространства еще пару сантиметров. Но Шрагину нужны были километры.
Он снова перепозиционировал голову, всего сантиметр налево. Потом еще сантиметр.
Но это же так мало, так несущественно. Шрагина придавил очередной приступ отчаяния.
Найди другой сценарий, более подходящий тебе, сказала Элла. Господи, Элла, да мне все подходит, лишь бы унести ноги. Ну почему ты не можешь сказать ничего конкретного, абстракционистка чертова?
Увы, Шрагин больше не чувствовал ее присутствия.
Она приходила, когда хотела. Она уходила, когда считала, что он может справиться сам. Или если сильно обижалась.
Ну, какой тут может быть другой сценарий?
Меч-сканер рассек окружающую муть и выявил, чем заполнено примыкающее пространство.
После операции Шрагина сняли со стола и переложили на каталку. На столе сейчас лежал труп другого неудачника, мускулистого, как Тайсон, африканца, а тело русского гостя откатили в угол операционного зала…
Объектный сшиватель связал объекты нитями событий.
Шрагин слегка согнул ногу и попробовал оттолкнуться… Да, комарик по сравнению с ним и то Шварценеггер.
Нет, пора сдаваться, смиряться, молиться кротко за врагов… И почему это жертва никогда не обблюет насильника и не обдрищет его, чего она стесняется? Почему приговоренный к расстрелу гордо марширует к стенке, вместо того чтобы визжать и поджимать ноги? Разве он не понимает, что только облегчает работу мясника и увеличивает производительность труда у людоеда? Почему висельник сам просовывает голову в петлю, вместо того чтобы грызть зубами пальцы вешателя?
Подпрограммист стал вбивать клинья психоинтерфейсов, пробиваясь к правой руке, ближайшей к стене. Рука дрогнула, дрыгнула, звеня от непосильного напряжения, и оттолкнулась от стены. Каталка стала движущимся объектом…
Путешествие из пункта А в пункт Б благополучно завершилось через две секунды, можно теперь писать путевые заметки.
А вот это что? Это же пульт управления от каталки – лежит на тумбочке. Всего пятнадцать сантиметров. Надо вытянуть шею, надо еще немножко повернуть голову.
Шрагин снова наплевал на реальную физиологию и представил шею как поршень.
Минута изнурительного усилия – и поршень двинулся вперед, зубы подхватили пульт. Через секунду пульт едва не смайнал в зазор между каталкой и тумбочкой, но обслюнявленная добыча все же была перетащена на каталку.
Отдышавшись, Шрагин снова ухватил пульт зубами. Кнопки были на вкус противные, горькие, но каталка слушалась их, она развернулась, едва не впилилась в какой-то аквариум с потрохами, но благодаря своим сенсорам тормознула вовремя, затем двинулась на выход из операционного зала.
Не хочется бодать дверь операционной. Но иначе как выйти? Отключить сенсоры, блокирующие столкновения, откатиться назад, снова рвануться на приступ – Mon Diex et Mon Droit – и на этот раз распахнуть дверь.
Впереди был простор. Каталка понеслась через вытянутое помещение складского типа. Было так же здорово, как когда-то в горах, при полетах на вертушке. И чудному лихаческому кайфу не мешали даже странные упакованные в полиэтилен предметы, висевшие по сторонам на крюках.
Каталка с невероятной скоростью (пять камэ в час) «промчалась» через складское помещение и «вырвалась» в коридор! Это ли не победа, не апофеоз и не триумф? Он уже в охлажденной части музея, где проживают биоавтоматы, где он недавно побывал, так сказать, с экскурсией.
Триумфатор задал новое направление, предвкушая быструю езду, для которой пришлось так медленно запрягаться. Но тут на него посмотрела свинья, посмотрела грустными человеческими, чуть ли не профессорскими глазами.
Каталка застряла в узости среди стеклянных полувольеров-полуаквариумов и не желала никуда двигаться. Все, приехали, надо было вовремя включить каталочные сенсоры обратно…
Наверное, его теперь не просто разберут на части, а попробуют скомбинировать с «промежуточным носителем» вроде свиньи.
Свиньям-то какая радость, какие перспективы открываются…
Освинячившийся Шрагин не спасет Аню Шерман. Вочеловеченная свинья станет очередной вехой на победном пути Энгельманна и Тугаева к светлому будущему, состоящему из квазилюдей Энгельманнов и полулюдей Тугаевых.
Еще раз ухватить психоинтерфейсом свою конечность – это просто бесконечность какая-то – и донести ее до шланга, выходящего из автомата «искусственные легкие».
Не донес, потому что рухнул с каталки. Из-за сотрясения он несколько минут ничего не слышал, кроме того, как булькает кровь, заполняя его нос и глотку. Похоже, это свинья с грустными профессорскими глазами как-то поучаствовала – ухватила своей пастью свисавшую с каталки простыню и дернула.
После жесткой посадки голова заполнилась тяжелой болью, Шрагин почувствовал движение рвоты вверх по пищеводу и едва не захлебнулся ею. Мучительно отозвались многие дотоле спящие нейроканалы. Подропрограммист тут же набросил на них петли психоинтерфейсов, сыпанул с консоли командами, сенсорные коннекторы стали усиливать и фильтровать сигналы из примыкающего пространства.
Вызывая функции движения, Шрагин переместил свою голову вверх по координате «игрек». На полу осталась метка – лужица крови, вылившаяся из сломанного носа. Теперь выдернуть из вены капельницу, вытащить слюноотсос из рта.
Все успешнее управляя элементами телесной оболочки, Шрагин взгромоздился на карачки и, пытаясь не развалиться на отдельные детали, отработал несколько метров по горизонтали. Голова уперлась в какой-то ограничитель и не пускала дальше. Цепляясь руками за гладкую вертикаль, он встал на колени и уткнулся носом в стекло. Там размытым пятном обозначилась чья-то физиономия. Ну, так это ж его собственная, других дураков тут нет. Повязка на глазу, из-под повязки кровоподтек. Ниже носа тоже запеклась кровь и на рубахе. Нет, это не физиономия, это харя какая-то.
А ведь мог сейчас сидеть чисто вымытый, выглаженный и обоеглазый в каком-нибудь кабачке-кнайпе на бережке Альстера и потягивать дорогое бархатное пивко. Но сам выбрал эту муку и каку, сам прыгнул в кровавое говно.
Его уцелевший глаз спонтанно и болезненно перефокусировался и встретил за стеклом взгляд отрезанной головы. Судя по сказкам, мертвые головы дают полезные советы, но эта – совсем не сказочная.
Голова Коляна разлепила губы и, пустив струйку зеленоватой слюны, прошипела: «Лифт».
Она точно сказала «лифт». А еще она сказала: «Цветок».
Лифт возле какого-то цветка. Но где этот цветок? Шрагину не по силам крутить оставшимся глазом, а поворачиваться всем телом – еще тяжелее. Да и вообще не видит он почти ничего – взгляд как будто продирается сквозь толщу мутной воды. Какой еще цветок? Здесь, в этом царстве мертвых, не может быть никаких цветов.
Башка Коляна бредит, если вообще еще способна варить. Или? Может быть, вот это и есть цветок для
