кузнецов разом ударили по своим наковальням. Лязг отдался гулким эхом в моем шлеме, но в следующее мгновение окружающий мир исчез - мой клинок столкнулся с мечом Каро де Монжуа. После пары ударов я применил отработанный и хорошо зарекомендовавший себя прием. Приняв на меч очередной удар француза, я сделал вид, что поскользнулся, и моя рука дрогнула. Когда тот увидел, что я пошатнулся, полный воодушевления, нанес мне новый удар, я предугадав направление, резко ушел в сторону, пропуская клинок противника мимо себя. Французский рыцарь, не встретив сопротивления, на какое-то мгновение потерял равновесие и не сумел вовремя встать в защитную позицию, попав сам в ту же самую ловушку, что готовил для меня. А мой клинок описав дугу, уже стремительно падал на пышный пучок перьев, закрепленный на шлеме рыцаря. Выставленный наспех клинок Каро де Монжуа ослабил удар, но закаленная сталь отбросила его, обрушившись на голову рыцаря. Из-под шлема вырвался хриплый крик боли. Следующий удар для оглушенного француза должен был стать смертельным, но на его и мое счастье, край моего глаза успел уловить отблеск клинка нового противника. Отскочив в сторону, мне, в свою очередь, пришлось уйти в оборону. Отбивая один из ударов наседающего на меня рыцаря, я вдруг услышал пронзительный крик смертельно раненого человека. Так я никогда и не узнал, что первой жертвой этой схватки, впоследствии названной 'битвой двадцати', стал наш самый молодой рыцарь, родственник маркиза, Гюго де Марсен. Он попал под вихрь ударов двуручного меча Ива 'Стальной груди', один из которых прорубил стальной воротник и разрубил артерию на шее. Его смерть тут же наполнила воздух торжествующими криками наших врагов:
- Растиньяк!!
Только успели воспламениться сердца наших противников своей первой победой, как палица барона Гийома де Монтобана нашла свою жертву. Один из сторонников барона рухнул на землю с проломленной головой, теперь уже под радостные крики нашей партии.
Моя оборона продолжалась недолго. Один из родственников маркиза пришел мне на помощь, напав на моего противника. Не успел я перевести дух, как меня атаковал рыцарь с булавой. Мне ничего не оставалось, как только выбросить руку с мечом и попытаться попасть в щель забрала, но я промахнулся. Меч скользнул по шлему, и ничто больше не могло остановить падающую на мою голову палицу,... но я не хотел умирать. Только поэтому я упал до удара, вопреки кодексу рыцарской чести и достоинства, согласно которому, если рыцарь и должен погибнуть, то, глядя смерти в глаза. Впрочем, это не настолько существенное отступление от правил и на него вполне можно не обращать внимание, если бы дело не заключалось в другом. Падение на землю в тяжелых доспехах во время схватки, ведущейся не на жизнь, а на смерть - это практически поражение, а значит, смерть. Рыцарь, поверженный на землю, становиться легкой добычей для противника. Все это я знал, но предпочел.... Впрочем, это был не совсем я, и даже не страх в эти мгновения двигал мной, а инстинкт самосохранения. Именно он заставил броситься меня на землю.
Тяжелая палица не встретив сопротивления, попыталась утянуть своего хозяина к земле и только в последний миг, рыцарь сумел удержаться на ногах, но парировать смертельный удар напавшего на него Гийома де Монтобана был уже не в силах. Мощный удар смял шлем противника, и тело сторонника Растиньяка, как подкошенное, рухнуло на землю, рядом со мной. Поднимаясь, я видел, как рыцарь конвульсивно дернувшись пару раз, безжизненно замер на траве, широко раскинув руки. Как ни коротка была расправа барона де Монтобана над противником, мне все же удалось под прикрытием его мощной фигуры встать на ноги. Вскинув меч, я кинулся на ближайшего сторонника Растиньяка. В последний момент тот успел развернуться и я понял, что судьба меня опять столкнула с Каро де Монжуа. У него хватило сил, чтобы отразить мой первый удар, но это стало его единственным успехом. Вторым ударом я вдребезги разнес его забрало, а затем рубанул по залитому кровью лицу. Я даже не успел прочувствовать радость победы, как неожиданная вспышка боли в плече сотрясла мое тело от макушки до пяток, заставив хрипло закричать. Удар оказался настолько неожиданным и болезненным, что на короткое время я выбыл из этого мира, полностью поглощенный пронизавшей меня болью. Как дальше сложилась бы моя судьба, нетрудно догадаться, если бы на помощь не пришел топор де Комлена. Я не видел начала их поединка, а только конец. Напавший на меня рыцарь надрывно кричал от дикой боли, пока его крик не оборвал новый удара топора, раскроивший шлем вместе с головой его хозяина.
Партия Растиньяка проигрывала этот бой. Единственный оставшийся фаворит барона Ив 'Стальная грудь' с трудом, отступая, отбивался сразу от двух рыцарей. Маркиза и Гийома де Монтобана. И тут вдруг неожиданно раздался, чуть ли не взрыв негодующих криков, причем неслись они не с места схватки, а со стороны зрителей. Это было настолько неожиданно, что я замер. Вслушался, и как только понял в чем дело, резко развернулся, чтобы увидеть происходящее своими глазами. Ведь случилось невероятное - один из бойцов Растиньяка бежал с поля боя. Этот невероятный проступок разом остановил все движение на поляне.
Передышка пришлась очень даже кстати, так как думаю, что все участники схватки едва держались на ногах. Впрочем, я не мог сказать за всех, но со мной дело обстояло именно так. Легкие ходили ходуном, сердце стучало, как молот кузнеца, а в мышцы, казалось, залили свинец. К тому же из-за глухого шлема на голове мне казалось, что нет притока свежего воздуха, и я сжигаю в своих легких последний глоток. Пот заливал глаза. Тряхнул головой, пытаясь хоть так сбросить капли пота, после чего попытался сосчитать, сколько осталось французов на ногах.
'Один, второй, так... 'Стальная грудь', еще этот... как его.... А! Тинтиньяк! И.... Ох! Мать твою! Не может быть!'.
Только что освистанный беглец возвращался на поле боя,... на коне. Я не знал, кто придумал этот подлый маневр, сам беглец или он сделал по прямому приказу Растиньяка, но мои губы сами по себе выразили то, что я сейчас чувствовал:
- Ну, суки! Ну, ублюдки, теперь держитесь!
Эти несколько секунд растерянности нам дорого обошлись. Мы чуть не потеряли все то, чего достигли в течение трудных и долгих двадцати минут. Всадник еще только набирал скорость, мчась в сторону маркиза, стоявшего в окружении двух телохранителей, как Ив, обрушив град ударов своего двуручного меча на барона, сумел оттеснить нашего наемного бойца в сторону, тем самым, пробив брешь в защите маркиза. Увидев это, всадник, направил коня в сторону маркиза. Еще рывок. Всадник вздымает меч, готовясь нанести удар, и... в этот самый миг я ору матом, по-русски:
- Пошел на х... козел!!
Не успел я закончить, как в шею лошади ударила арбалетная стрела. Та дико заржав, вздыбилась, забив передними ногами в воздухе, а затем, хрипя, рухнула на землю, вместе с всадником. Упала удачно, прямо на Ива 'Стальную грудь'. Теперь растерялись наши соперники, уже готовые торжествовать победу.
Подлость врага, заставила меня, позабыв про боль и усталость, кинуться на врага. За все время схватки я не ощущал такого жгучего желания убивать, как сейчас. Вихрь ударов, который я обрушил на Тинтиньяка, одного из телохранителей барона, заставил того уйти в глухую защиту и начать медленно отступать, тем самым, дав возможность пробиться де Бомануару к Растиньяку. Одновременно с ударом меча, заставившего моего противника рухнуть на колени, над поляной раздался победный крик Алена де Бомануара:
- Победа!! Победа!!
Тут же в воздухе разнесся сильный голос графа Филлипа де Гароша, сразу подхваченный маршалами:
- Прекратить схватку!! Прекратить схватку!!
Клокотавшая во мне ярость не сразу дала мне понять, что бой закончен. Только когда я сообразил повернуть голову в сторону, все еще кричавшего Алена, и увидел его с окровавленным мечом в руке, а рядом распростертого на траве барона де Растиньяка, то только тогда понял, что это победа. Перевел взгляд на Тинтиньяка; в этот самый миг тот сделал попытку подняться, опираясь на меч, но вместо этого рухнул ничком в траву и замер. Огляделся. На поляне уже царило столпотворение; пажи и оруженосцы пришли на помощь своим хозяевам. Поднял взгляд выше. Зелень дубов и синь неба смыли с моей души остатки ярости, и я неожиданно почувствовал себя человеком, только что вырвавшегося из кошмарного сна. Где-то там осталась кровь и смерть, а здесь светит солнце и поют птицы. Жизнь. Жизнь!
'Я живой!! Живой!! Ох! Мать...! - но уже в следующую секунду радость ликования была смята
