уважал приемного отца, славного епископа, однако уже давно выбрал свой путь и мало-помалу стал лучшим военачальником Эрлинга Стейнвегга. Странная это была семья: сам Йон и два его сына – почтенные биркебейнеры, верой-правдой служившие трем королям; третий же, старший сын Арнбьёрн – наводящий ужас, но и самый уважаемый баглер.
Узнает ли он их? А они – узнают ли они Арнбьёрна?
С моря они увидели, что возле палаток горят большие костры. Дозорные, заметив лодку, немедля подняли тревогу. Арбалетчики вскинули оружие и прицелились. Братья же неутомимо работали веслами и, наконец, пристали к берегу. Их тотчас обступили воины.
– Ведите нас к Арнбьёрну Йонссону.
Один из баглеров, бородатый, зверского вида, расхохотался.
– С чего это вы, грязные бродяги, решили, что такой важный господин, как Арнбьёрн Йонссон, захочет вас принять?
– Скажи, что с ним хотят повидаться его родные братья.
Воины недоверчиво уставились на них. Неужто правда братья?
Надо посовещаться. И они тихонько заговорили между собой. Про то, что у их предводителя есть в Бьёргвине два брата-биркебейнера, они слыхали, но чтоб эти братья рискнули явиться сюда?..
– Передай, что его братья Гаут и Аскель хотят с ним потолковать, – сказал Аскель.
Баглеры успокоились, но на всякий случай обыскали пришельцев – нет ли у них припрятанного оружия? Один из караульных бегом направился к самой большой палатке, на пороге которой сей же час выросла высокая темная фигура в боевых доспехах. Помедлив, человек подошел ближе и остановился. Отблеск костра озарил суровое, решительное лицо, на котором читалось недоумение. Но вот он узнал обоих и широко улыбнулся.
– Милости прошу, заходите, дорогие мои братья. Угощение у меня, правда, небогатое, в лагере живем.
От угощения они отказались. Арнбьёрн отослал всех, кто был в палатке, и братья растроганно обнялись. Предводитель баглеров был настоящий великан, и Аскель с Гаутом едва не задохнулись в его объятиях.
– Братишки мои меньшие, Аскель и Гаут, одноглазый Гаут, второй-то глаз я отнял. Дорогие мои меньшие братишки!
Аскель тоже был тронут, однако ж сказал:
– Нам о многом нужно поговорить, но одно дело не терпит отлагательства. Мы пришли просить за Дагфинна Бонда. Твои люди захватили его в плен, и мы опасаемся за его жизнь.
Арнбьёрн пригласил их сесть. Он помрачнел и, словно оправдываясь, произнес:
– Мне сообщили об этом, и могу вас успокоить: я успел им помешать, не дал отвезти его в Сандвик, к месту казни, где его собирались повесить. Было это нелегко, потому что ныне Эрлинг Стейнвегг поставил меня над ратниками, которые никакого удержу не знают. Хочу сказать вам, я покарал самых необузданных, что учинили резню в Нидаросе, коли вы о ней слыхали. Это лиходейство, непростительное и ненужное, не принесло баглерам чести. Да, мы воюем, но воевать должно с вооруженными воинами.
Про Нидарос братья еще не слыхали. И потому Гаута прежде всего занимала судьба господина Дагфинна.
– Что же произошло с Дагфинном Бондом?
– Такие, как господин Дагфинн, у нас в стране нынче наперечет. Их надо беречь. Я отпустил его на волю. Сейчас он, верно, уже воротился в крепость.
Не успел он договорить, как на пороге возник один из баглеров.
– Дозорный корабль заметил большой флот к северу от побережья. Они считают, это Хакон Бешеный.
Арнбьёрн вскочил на ноги.
– Вели трубить сбор! Пошли людей в город, мы выступаем!
Вот и вышло, что едва только братья встретились после стольких лет, а уже пришлось разлучаться вновь. Гаут с Аскелем отправились восвояси, меж тем как на берегу спешно сворачивали лагерь и спускали на воду корабли. Из города спешили баглерские воины, сгибаясь под тяжестью награбленного – кто сколько мог унести. Занимался серый рассвет. Приближаясь к крепости, братья видели, как первые корабли баглеров быстро выгребают к устью фьорда. Им даже показалось, будто Арнбьёрн помахал им на прощание рукой.
Они тоже махали в ответ – пока не решили, что он уже их не видит.
Многим баглерам удалось уйти, но не всем. Хакон Бешеный, подойдя с флотом, напал на замешкавшихся и беспощадно их перебил, а малое число военачальников собрал в Сандвике, и на следующий день они были повешены под ликующие крики народа. Хакон Бешеный торжествовал. Наконец-то он показал, на что способен – как полководец и властитель. И понял, что после этого многие прониклись к нему уважением – за решительность и за то, что не промедлил отмстить.
Король же Инги был теперь совсем не тот, что прежде.
ПРЕТЕНДЕНТЫ НА ПРЕСТОЛ И КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Нидаросские биркебейнеры не могли нарадоваться на маленького Хакона Хаконарсона. Им очень хотелось, чтобы он рос поскорее, и, бывало, здоровяки воины то и дело хватали его и тянули каждый к себе: этак, мол, в нем быстрей росту прибавится. Мальчик был веселый и смекалистый, и чем бы он ни занимался – они во всем видели многообещающие доводы энергии и предприимчивости. Однажды студеной зимой воины, держа в горсти замерзшее масло, неуклюже скоблили его зажатым в другой руке куском мерзлого хлеба, а маленький Хакон положил хлеб и масло себе на ладонь и ловко сжал кулак – хлеб раскрошился и прилип к маслу.
