Том 1. Стихотворения 1813-1849

деликатности поступка узнал я истинного христианина, кроткого сердцем, незлобивого, и человека, высокою своею светскою образованностью, ныне уже столь редкою, украшающего московское общество. Стихи, которые нашел я на обертке, весьма правильны и милы: но чьи они, вероятно, того же человека, которому стоило хорошенько заняться русским языком, чтобы и на нем показать совершенство слога…». Возмущенный Чаадаев, ничего не знавший о шутке Тютчевых, послал ответ Вигелю через В.Ф. Одоевского: «М. г. Филипп Филиппович. Портрета своего я вам не посылал и стихов не пишу, но благодарен своему неизвестному приятелю, доставившему мне случай получить ваше милое письмо. Этот неизвестный приятель, сколько могу судить по словам вашим, выражает собственные мои чувства. Я всегда умел ценить прекрасные свойства души вашей, приятный ум ваш, многолюбивое ваше сердце. Теплую любовь к нашему славному отечеству я чтил всегда и во всех, но особенно в тех лицах, которых, как вас, общий голос называет достойными его сынами. Одним словом, я всегда думал, что вы составляете прекрасное исключение из числа тех самозванцев русского имени, которых притязание нас оскорбляет или смешит. Из этого можете заключить, что долг христианина в отношении к вам мне бы нетрудно было исполнить. Сочинитель стихов, вероятно, это знал и передал вам мои мысли, не знаю, впрочем, с какою целью; но все-таки не могу присвоить себе, что вы пишете, тем более, что о содержании стихов могу только догадываться из слов ваших…

В заключение не могу не выразить надежды, что русский склад этих строк, написанных родовым русским, вас не удивит и что вы пожелаете еще более сродниться с благородным русским племенем, чтобы и себе усвоить этот склад…» (Чаадаев П.Я. Полн. собр. соч. и избр. письма. В 2 т. М., 1991. Т 2. С. 232). Неприязнь между двумя литераторами так и не прошла. Сочинитель же имевшего столь драматические последствия экспромта-поздравления посчитал благоразумным остаться неизвестным (Г.Ч.).

«СВЯТАЯ НОЧЬ НА НЕБОСКЛОН ВЗОШЛА…»

Автографы (2) — Альбом Тютч. — Бирилевой (с. 12); Мураново. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 1; второй автограф воспроизведен в альманахе Северные цветы на 1903 г. (с. 185) и во всех изданиях А.Ф. Маркса.

Первая публикация — Москв. 1850. № 8. Кн. 2. С. 290, под общим заголовком «Осемь стихотворений…», вместо подписи — «***». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 49; Изд. 1854. С. 100; Изд. 1868. С. 133; Изд. СПб., 1886. С. 183; Изд. 1900. С. 167.

Печатается по автографу Мураново. См. «Другие редакции и варианты». С. 259.

Автограф в Альбоме Тютч. — Бирилевой представляет собой неполный текст, отсутствуют строки 9–12-я; вторая строфа начинается: «И чудится давно минувшим сном». Кроме того, иной вариант имели строки 3–4-я («Как золотой ковер она свила / Ковер, накинутый над бездной»), 8-я («Лицом к лицу пред этой бездной темной…»), 14-я («Теперь ему все светлое, живое»). Особенности синтаксиса: повтор тире в конце 1, 2, 4, 6, 14-й строк, обильные многоточия (по семь, шесть, пять точек) в конце 5-й, 8-й и в последней строках. 2-я и 4-я строки отодвинуты вправо, первая строфа отчеркнута. Название, дата отсутствуют.

Автограф Мураново подвергся значительной авторской правке: в 3-й и 4-й строках слово «ковер» (более живописно-бытовое) заменено на более архаически-возвышенное и философски обобщенное — «покров», поэт как бы подтвердил свою ассоциацию, возникшую уже в стихотворении «День и ночь» («Покров наброшен златотканный», «День — сей блистательный покров», «Ткань благодатную покрова / Сорвав, отбрасывает прочь»). Поэт устранил повтор слова «бездна» в первой строфе (тем более это было важно, что оно появилось во второй), заменив его в 8-й строке словом «пропастию», он написал его поверх зачеркнутого. Появились четыре первых строки 2-й строфы, очень важные в смысловом отношении, характеризующие самосознание человека, его душевное состояние; таким образом, мысль о человеческом сиротстве получила развитие. В 14-й строке снова, как нередко у поэта, выдвинут на первое место тот, кто действует или, как в данном случае, чувствует («Ему теперь», а не «Теперь ему»). Первоначально имело название «Самосознание», поэт зачеркнул его, так как в стихотворении представлено не только и даже не столько самосознание, сколько картина мира.

Издания 1850-х гг., а также следующие воспроизвели вариант первого автографа, хотя в первой публикации — полный состав стихотворения, напечатано и четырехстишие «На самого себя покинут он…». Первая редакция была создана в конце 1840-х гг.; вторая послана М.П. Погодину не позднее марта 1850 г. Тютчев сопроводил ее запиской: «В числе сообщенных вам пьес была одна с пропуском четырех стихов. Вот вам она сполна…» (Новый путь. 1903, ноябрь. С. 15). К.В. Пигарев обратил внимание на то, что на обратной стороне второго автографа записано стих. «Поэзия», напечатанное в Москв. № 7, цензурное разрешение которого от 31 марта 1850 г. (см. Лирика I. С. 388).

Датируется концом 1840-х гг. или самым началом 1850-х гг..

Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквами «Т.Г.!!» (Тютчев. Глубина) (ТЕ. С. 146).

«ЕЩЕ ШУМЕЛ ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ…»

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 23. Л. 7 и 8.

Первая публикация — Москв. 1851. № 11. Кн. 1. С. 237, вместе со стих. «Смотри, как на речном просторе…», «Море и утес в 1848 г.», с общей подписью Т-въ. Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 16–17; Изд. 1854. С. 31–32; Изд. 1868. С. 36–37; Изд. СПб., 1886. С. 62–63; Изд. 1900. С. 61–62.

Печатается по автографу (третья редакция). См. «Другие редакции и варианты» и коммент. к стих. «Пробуждение». С. 230, 321.

Третья редакция стихотворения не имеет названия в отличие от первых двух, озаглавленных — «Пробуждение». Действительно, поэт сосредоточен не на моменте пробуждения, а на ночных впечатлениях, которые оказываются контрастными впечатлениям от дневной жизни, в этом отношении стихотворение подобно более раннему — «День и ночь». В рассматриваемой, третьей, редакции поэт усилил этот контраст, введя новую вторую строфу («И доносилися порой…»), посвященную «благодатному» дню, полному оживления. Появилась также новая, четвертая строфа («Затих повсюду шум и гам…»), в которой усилен мотив молчания («И воцарилося молчанье», было — «И ночи зыбкое молчанье»); 2-я строка поддержала идею-настроение 1-й (тишины), а 4-я — дополнила эти же ночные впечатления указанием на особое состояние человека — «полусонное мерцанье» (романтическое выражение, имеющее импрессионистическую тенденцию: мерцающее сознание как бы отождествляется с мерцающим ночным светом— звезд или луны). Строфа запечатлела новую черту в романтизме Тютчева. Подверглась изменению последняя строфа: в нее вошел повтор слов предыдущей строфы — «И мне казалось», чего не было в ранних редакциях. Поэт продолжает усиливать идею «кажущегося», идею «странностей» ночного мира, слияния субъективного с объективным, их нерасчленения: человеческое «я» «увлечено», уведено в иное бытие, сливается с ночью, с «царством теней». Дважды использовав однокоренные слова— «воцарилося», «царством», поэт усилил философскую идею господства ночи, но без того отрицательного аспекта, который есть в стих. «День и ночь», «О чем ты воешь, ветр ночной…», а отчасти и «Видение», «Как океан объемлет шар земной…». Только в рассматриваемой третьей редакции «Гений ночи» получил положительный эпитет — «миротворный», в первых двух поэт ограничился словами «какой-то гений». Именно в этой редакции запечатлено двойственное субъективное состояние человека: для него и дневная жизнь «благодатная», «пышно-золотая», день «веселый», дает «блеск» и «свет» всему, но и ночь при всех странностях «миротворна», поэтично-успокаивающа и не страшна, не мрачна, а освещена лунным светом и ночными мерцаниями. Стихотворение не включается в художественные создания Тютчева о хаосе (это слово здесь отсутствует), хотя примыкает к ним, дополняя их поэтическими созерцаниями ночного бытия. Во все прижизненные издания и первые посмертные вошел текст третьей редакции. Везде название «Пробуждение» отсутствует.