опущения 3 строф только выиграл и вовсе не звучит отрывком (каковое заглавие я бы и устранил); хотя, может быть, все-таки можно и должно ввести эти строфы в издание. Но очень портит пропуск конечного стиха III строфы — если бы вы не желали печатать его как есть, то я предложил бы придать ему такой вид: «Не знающий о горести моей» (
Д. С. Мережковский приводил стихи 17–20 в разделе своей работы «Две тайны русской поэзии», посвященном Тютчеву, где он говорит о «правдивости» как «оправдании поэта» (
«О, Господи, дай жгучего страданья…» (там же. С. 111–112) (
Автографы (3) — РНБ. Ф. 797. Оп. 1. Ед. хр. 3; ГАРФ. Ф. 828. Оп. 1. Ед. хр. 163. Л. 23–24 — при письме к кн. А. М. Горчакову от 11 апреля 1865 г.;
Первая публикация — Ипокрена. 1917, октябрь. С. 5 (по автографу РНБ).
Печатается по автографу ГАРФ. См. «Другие редакции и варианты». С. 299*.
Датируется началом апреля 1865 г. согласно датировке писем, содержащих автографы первоначальной и окончательной редакции стихотворения.
Написано в связи со 100-летней годовщиной со дня смерти М. В. Ломоносова, отмечавшейся 4 апреля 1865 г.
Посылая А. Н. Майкову, который принимал участие в торжественном собрании Академии наук, посвященном ломоносовскому юбилею, первую редакцию стихотворения, Тютчев писал: «Вот вам, друг мой Аполлон Николаевич, несколько бедных рифм для вашего праздника (в теперешнем моем расположении — не могу больше). Весь Ваш. Тютчев. Апреля 3-го. Суббота». Однако в тот день стихи Тютчева не были прочитаны. Я. П. Полонский прочитал их в зале Дворянского собрания на вечере памяти Ломоносова 7 апреля.
М. В. Ломоносов (1711–1765), труды которого в области химии, физики, географии, астрономии, металлургии, горном деле, истории, этнографии, народного просвещения, языкознания, риторики, поэзии имели, помимо прочего, выдающееся государственное значение, сказал посетившему его во время предсмертной болезни академику Я. Я. Штелину: «Друг, я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть. Жалею токмо о том, что не мог я свершить всего того, что предпринял я для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии и теперь при конце жизни моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной…» (Лебедев Е. Ломоносов. М., 1990. С. 553).
За месяц до смерти Ломоносов намеревался добиться аудиенции у Екатерины II, чтобы привлечь ее внимание к тяжелому положению академических дел и в целом культурной политики в России, которое он назвал в составленном им плане разговора с императрицей «шумахерщиной». В этом плане есть фраза «Борьба за алтари и домашние очаги», указывающая на необходимость оценки исторического смысла и культурных последствий преобразований Петра I, ученичества у Западной Европы с точки зрения насущных потребностей и внутренней логики собственного развития России.
А. С. Пушкин говорил о Ломоносове, что «слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным. Вот почему преложения псалмов и другие сильные и близкие подражания высокой поэзии священных книг суть его лучшие произведения. Они останутся вечными памятниками русской словесности; по ним долго еще должны мы будем изучаться стихотворному языку нашему…» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 2-х т. М.: Классика, 1999. Т. 2. С. 170). В стих. «Отрок» (1830 г.) Пушкин выстраивает параллель с евангельским повествованием о призвании Христом апостолов: «Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря; / Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака! / Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы: / Будешь умы уловлять, будешь помощник царям» — «Проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков. И они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним. И, пройдя оттуда немного, Он увидел Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, также в лодке починивающих сети; и тотчас призвал их. И они, оставив отца своего Зеведея в лодке с работниками, последовали за Ним» (Мк. 1, 16—). Ломоносов, как известно, родился в крестьянской семье в деревне близ Холмогор, в устье Северной Двины; главным промыслом Поморья была рыбная ловля. С 10 лет он стал ходить с отцом в море.
Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 2–2 об., 3; РГБ. Ф. 308. Оп. 1. К. 1. Ед. хр. 7.
Списки —
Первая публикация — Былое. 1922. № 19. С. 68 (в статье Г. И. Чулкова «Ф. И. Тютчев и его эпиграммы»).
Печатается по автографу РГБ. См. «Другие редакции и варианты». С. 299*.
Автографы РГАЛИ дают раннюю редакцию; в одном (л. 3) перед текстом помета: «Петербург, 8 апреля»; заглавие: «(Dictum est)» («Сказано» —
Датируется 7-11 апреля 1865 г. согласно пометам в автографах и списках.
Стихотворение вызвано предсмертной болезнью старшего сына Александра II, наследника престола, вел. кн. Николая Александровича (1843–1865), умершего 12 апреля 1865 г. в Ницце.
В начале сентября 1864 г. после обручения с датскою принцессой Дагмарой цесаревич поехал в Венецию. Здесь появились первые угрожающие признаки болезни. Затем после посещения других итальянских городов цесаревич направился во Флоренцию, где с ним сделался сильнейший припадок: появились острые боли в спине, которые принудили его лечь в постель. Созванный немедленно консилиум врачей решил, что у цесаревича приступ ревматизма, только один итальянский врач высказал предположение, что у больного происходит воспалительный процесс в области позвоночника; этот диагноз впоследствии оказался верным (по материалам Русского биографического словаря). См. стих. «12-ое апреля 1865». С. 140.
Основным мотивом произведения является обличение тех, для кого русское горе стало предметом