— Ну что ты, — возразила я, но уже без прежней убежденности в голосе.
— Именно так. На этой работе надо гореть ярко, тихо истлеть не выйдет.
— Брось, Пав. Ты, наверное, все принимаешь слишком близко к сердцу?
Он протянул мне письмо с подколотым к бумаге макетом странички советов из следующего номера.
— Взгляни только на фотографию, — сказал он. — Естественно, когда я только начал, моя рожа публиковалась крупным планом, но каждый год делается новый снимок, и всякий раз я мельчаю в своей рамке. Все больше компьютерной ретуши. Я давным-давно перестал узнавать собственные зубы.
Вот это улыбка, тут он был прав.
— Что с того? — сказала я в надежде поднять Павлову настроение. — Оранжевая рубашка отлично смотрится на белом фоне.
— Это не довод, — возразил он. — Циско, мое лицо уже некуда дальше уменьшать. Ты что, не понимаешь, о чем я толкую? Они не могут скрыть того факта, что я старею. Еще один шаг назад, и я выйду из фотостудии на улицу.
В кухню проскользнул Слим. На мои плечи опустились две ладони, макушку прижало поцелуем. Я могла чувствовать себя принцессой.
— В чем дело?
— Павлову урезали зарплату.
— Вот бедняга! — посочувствовал Слим. — Не повезло парню!
— Да уж, но он не хочет увольняться.
— Куда же он пойдет, в его-то возрасте?
— Ох, только не начинай все заново, — вздохнула я. — Тридцать — еще не вечер для ведущего странички советов читателям.
— Еще какой вечер, для подросткового-то журнала, — простонал Павлов.
— А как насчет женских месячных? — спросил мой новый бойфренд. Насупясь, я обернулась за разъяснением. Прочистив горло, Слим попробовал построить фразу иначе: — Я имел в виду те ежемесячники, которые у нас издаются для дам.
Покачав головой, Павлов признался, что для них еще слишком молод.
— Чтобы устроиться работать в подобное издание, нужны благородная седина, нелепый галстук бабочкой и комплекция портового грузчика.
— Ушам своим не верю, — сказала я. — Ты слишком стар для одних читателей, но слишком молод для других.
— Пусть посидит пока в чистилище для журнальных советчиков: — Слим изучал фотографию моего брата. — И что же ты теперь будешь делать?
— Соглашусь с урезанной зарплатой. Постараюсь выкроить на оплату жилья.
— Предоставь это мне, — быстро сказал Слим. — Пусть оплата тебя не беспокоит. С деньгами, которые обещают мне дружки на бирже, я, наверное, в любое время смогу купить этот дом.
Мой брат кисло усмехнулся. Наверное, подумал: «Хорошо бы увидеть лицо Картье, когда Слим подкатит к нему с этаким предложением». Я легонько сжала брату локоть.
— Все будет хорошо. Я оплачу свою долю из временного заработка. Кроме того, я великолепно умею готовить из дешевых продуктов. Мы будем сыты, по крайней мере, до тех пор, пока нам не надоедят пироги с тунцом.
Вернув Павлову письмо с макетом, Слим тоже попытался поднять ему настроение.
— Я наговорил тебе всякой ерунды про рубашку. — Он бросил на друга взгляд исподлобья. — Я ошибался. Ты отлично здесь выглядишь.
Сверившись с фото, Павлов смял письмо в кулаке.
— Я похож здесь на фрукт, — выдавил он и тут же попросил позволения удалиться.
Мы молча смотрели, как он направляется к лестнице. И лишь после того как мой брат защелкнул за собой задвижку, Слим повернулся ко мне:
— Что ты ему тут наговорила?
— Когда?
— Про двух партнеров сразу, — осклабился он совсем по-волчьи.
— Ты подслушивал?
— Отнюдь нет. Дело в том, что молодые люди улавливают определенные фразы на расстоянии в тысячу шагов.
— Как это?
Слим пожал плечами.
— Врожденный интерес к чужой сексуальной жизни, наверное. Стоит девушке упомянуть, что она занималась этим с несколькими партнерами одновременно, и мы сразу вострим уши.
— К Павлову это не относится.
— Из всякого правила есть свои исключения. Ну, и как там все было?
— Что?
— Сама знаешь. В каком составе? Парень-девушка-парень? Две девушки, один счастливчик? Все трое — девушки?
— Это мое личное дело, — надменно парировала я, тем не менее наслаждаясь разговором. — Ты и сам наверняка не говоришь о себе всей правды.
Мгновение поразмыслив, Слим признал поражение:
— Какими были бы наши отношения без этих маленьких секретов, а?
— Именно, — согласилась я, присаживаясь за кухонный стол.
Слим выдернул из кармана спортивных брюк собственный конверт и распотрошил его.
— От дельцов с биржи, — сообщил он мне. Заняв стул напротив, он развернул письмо. — Хоть кто-то из нас не бедствует.
Я наблюдала, как его глаза пробежали по странице и застыли как вкопанные в самом низу. Похоже, Слиму никак не удавалось расшифровать подпись.
— Может, поделишься новостями? — наконец спросила я.
Слим поднял голову. Лицо у него было бледное и напряженное, совсем как у Павлова, и я испытала дежа вю: утренние события пошли по второму кругу.
— Они не могут поступить со мной так, — едва слышно выдохнул он. — Ведь правда?
7
Стало быть, я — нечто вроде неразменного пенни, который вечно возвращается в карман, даже вопреки желанию владельца, и несет с собою одни неприятности. Раз, другой, а там, глядишь, и всю дальнейшую жизнь, — такое у меня сложилось впечатление. Павлов нашел убежище в своей комнате и предавался там невеселым размышлениям — скорее о собственных бедах, чем о страдающих от безнадежной любви подростках. Слим тем временем продолжал уверять, будто во всем этом нет и не было моей вины. Нет, меня никак нельзя винить в том, что у брата начались нелады с колонкой, как и в том, что его самого выплюнул деловой мир.
— Бывает, цены на акции взлетают до небес, — повторял он, — а потом на бирже случается кризис, и они падают.
— В твоем случае они упали камнем, — заметила я. — Слим, да эта компания даже не успела подержаться на плаву, прежде чем пойти на дно. Куда и утащила за собою твой веб-сайт.
— Слыхала выражение «Никогда не верь хиппи»? Я скажу иначе: никогда не верь парням в деловых костюмах… особенно если пиджак висит на манекене.
— Да где же у них мозги? Неужели они и впрямь воображали, что могут нажиться на тебе, тогда как их собственный бизнес кубарем катился к банкротству?
— Отчаянный жест. Наверное, хотели спастись. Теперь уже не важно. Очередной несчастный случай
