Слим отправился на грабеж в байковой куртке и джинсах, с заправленными под шерстяной шарф дредами и моей сумкой через плечо. Судьба смилостивилась: вязаная шапочка осталась дома. Та самая, которую он откуда-то выудил вчера вечером и появление которой легло в основу первой нашей настоящей ссоры.
— Я буду действовать в одиночку, — настаивала я. В этот момент мы стояли с ним в спальне, сражаясь за шапку. — Это моя задумка, и если я вернусь с деньгами, то все мы по-своему обретем душевное равновесие.
— Бесполезно спорить, — доказывал Слим, в то время как шапка переходила из рук в руки, постепенно теряя форму. — Одну я тебя все равно не отпущу.
— Я-то знаю, на что иду, — заявила я, в очередной раз отбирая у него шапку. — Ну подумай сам: всякий, кто войдет в банк в таком дурацком головном уборе, в считанные секунды окажется на полу с заломленными за спину руками.
— Ну и что ты предлагаешь? По-твоему, милое девичье платьице приведет служащих в такой ступор, что они подчинятся любому твоему слову? Циско, для этого нужны крепкие яйца.
— Как раз их-то у меня и нету.
— Отчего же тебе втемяшилось в башку напасть на банк?
— Для этого яйца не нужны. И лыжные шапочки — тоже. Мне не понадобятся пистолеты и прочая чушь из репертуара отважных самцов. — Я постучала пальцем по виску. — Мне нужны мозги и больше ничего.
— Кто внушил тебе подобную чушь? — Мы обернулись к вошедшему Павлову. Он наблюдал за нами из дверного проема, прислонясь к косяку. — руки глубоко в карманах, а на лице сухая ухмылка. — Добряк Уильям, не иначе? Этот парень может болтать языком, сколько вздумается, Циско, но он так и останется уличным торговцем. Единственный грабеж, на который он способен, — это заламывать запредельные цены на подсолнухи.
— Добряк тут совершенно ни при чем, — твердо заявила я, надеясь, что брат не станет допрашивать меня на этот счет особенно пристрастно. Если бы я созналась, что идею ограбить банк я почерпнула у случайной знакомой, прикованной к больничной койке взломщицы, моя позиция немного поколебалась бы. Вместо этого я сказала: — Все дело в попранной гордости. Фрэнк Картье рассчитывает нажиться на том, что застукал меня в этом доме, и теперь пришло время расплатиться.
— Ограбив банк?
— Отыскав достаточную сумму, не причинив при этом вреда невинным людям и не оставив никого без средств к существованию.
С лица Павлова вмиг слетело всякое подобие улыбки, он таращился на меня в наступившем молчании. Наконец-то они оба ко мне прислушались, и теперь я могла пересказать им свое «Руководство для девушек: как совершить преступление и не быть пойманной». Холодная, нарочито твердая просьба выдать мне всю наличку. Никакого преступного прошлого, никаких записок с угрозами, никаких клоунских масок. Сплошные обаяние и вежливость. Когда Слим меня выслушал, то сперва оглянулся на моего брата, потом уставился на меня.
— А как насчет огневой мощи? Нужно же что-то сунуть им в торец?
— Тоже мне, ковбой нашелся, — фыркнул Павлов. — Дружище, ты английский джентльмен, а не американский гангстер.
— Не придирайся.
— Ты вырос в каменном мешке. Так что какая уж тут стрельба с колес. Как там у них принято разворачиваться в три приема — до того, как идти на кассу, или уже после?
Подняв на Павлова холодный взгляд, я заявила, что оружия не будет и в помине. Но не потому, что не знаю, где его взять, а потому, что оно не понадобится.
— Мы имеем дело с жителями глубинки. Сомневаюсь, что мне даже придется повысить голос, прежде чем я получу то, что мне нужно.
— А мы? Что нам делать, пока ты грабишь банк? Сидеть дома? Хорошенько прибраться к твоему возвращению? — негодовал Слим.
— Да уж, — хмуро прошептал Павлов.
— Слим, я уже все решила. С первыми лучами зари я отправляюсь прочь из Лондона, чтобы поискать подходящий банк.
— Тут все дело в гордости, — сказал он. — В моей мужской гордости.
Иначе говоря, он сам должен проделать всю работу, даже если согласится играть по моим правилам.
— Ты — моя девушка, и меня это беспокоит. Ты сошла с ума и, кажется, поступишь по-своему, как бы я тебя ни отговаривал. Но я не найду себе места, если ты одна отправишься на грабеж и не вернешься. Вот почему я считаю все дальнейшие разговоры бессмысленными. Вопрос закрыт. Завтра утром я сам поеду и найду подходящий банк.
Я уже собралась было в ответ на эту тираду напомнить Слиму, что я свободный человек и могу делать все, что захочу, но он закончил тем, что подмигнул. Черт возьми, он подмигнул мне, и мы оба расплылись в глупейших улыбочках.
— Кстати, — сказала я, — я не ослышалась? Ты назвал меня своей девушкой?
— Может, и назвал. — Слим ухватил себя за локти, неожиданно смутившись. — Это плохо?
— Нет, если этим ты надеялся умаслить меня и сделать все по-своему. Но имей в виду, за рулем буду сидеть я. Нельзя грабить банк и прогревать мотор одновременно. Так не делается. Кому-то придется ждать, пока ты не запрыгнешь на заднее сиденье с наживой. — Дальнейшие препирательства я пресекла, добавив: — Если только ты не боишься доверить мне баранку.
В ответ Слим пожал плечами, но затем уловил юмор и простер ко мне руки. Я шагнула в пространство между нами и позволила притянуть себя еще ближе.
— Возьмите себя в руки, ребятки, — донесся с порога язвительный голос. — Вы обсуждаете будущее преступление так, словно оно абсолютно реально.
Мы обернулись к Павлову, он один из нас еще улыбался.
— Это ведь шутка, верно? Вы двое меня разыгрываете. — Немного помолчав, Павлов с унынием в голосе обратился к приятелю: — Грабеж не игрушки, Слим. У каждого из нас не по три жизни. За такое дерьмо тебя отправят прямо за решетку. Проведешь десять лет за стеной тюряги, деля камеру с сумасшедшим качком, который отжимается двести пятьдесят раз и любит, когда его называют «Сью», ясно тебе? — Голос моего брата дрогнул, он взял слишком высокую ноту. — Я боюсь тюрьмы.
— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросил Слим. — Что не участвуешь в деле?
Павлов побледнел и напрягся. Уперев в нас указательный палец, он поводил вниз-вверх, словно к жесту должны были прилагаться еще какие-то слова, но потом сдался и просто сказал:
— Только чур я не поеду на заднем сиденье, ладно? Меня там укачивает.
Вот так и вышло, что сегодня мы с братом заняли два передних кресла в «жуке», стоящем напротив банка, а теперь оба, совершенно выбитые из колеи, сидели здесь и обменивались колкостями.
— Хотя бы раз в жизни, Павлов, ты можешь потерпеть?
— Если б мог…
— Оглянись вокруг, — посоветовала я. — Нигде поблизости ты не сможешь отлить. Мы довольно далеко от Лондона, и здесь нельзя просто помочиться на мостовую. В здешних краях другие стандарты поведения на улице.
Павлов ткнул пальцем в стекло.
— Мне кажется, что в той чайной найдется уборная.
Уже одна только необходимость выслушивать все это довела содержание адреналина в моей крови до предельно допустимой концентрации. Я обеими руками ухватилась за рулевое колесо и глядела, как белеет кожа на костяшках.
— Слушай, — взмолился Павлов, — они только что открылись.
— Может, заодно раздобудешь там чего-нибудь горячего? — Я глядела на двери банка, стараясь не моргать. Под залпом сарказма притаилась молитва о том, чтобы Слим вернулся целым и невредимым. —
