– Все, отлично. Я рада за тебя. Мы оба замолчали.
– Я надеюсь, мы сможем остаться друзьями, – первым заговорил Брюс.
– Я так не думаю! – отрезала я.
– Ну... – Он замолчал, и я знала, что больше ему сказать нечего, а услышать он хочет только одно.
Я пошла ему навстречу.
– Прощай, Брюс, – сказала я, открыла дверь и постояла у порога, дожидаясь, пока он уйдет.
Потом наступил понедельник, и я вернулась на работу, ничего не соображающая, совершенно отупевшая. Уселась за стол, принялась за почту, в основном это были жалобы сердитых стариков, к ним прибавились письма поклонников Говарда Стерна[37], которым не понравилась моя рецензия на его последнюю передачу. Я раздумывала, не составить ли мне стандартное письмо семнадцати мужчинам, которые обвинили меня в том, что я уродливая, старая и завидую Говарду Стерну, когда к моему столу подгребла Габби.
– Как интервью с Макси Как-ее-там? – спросила она.
– Все отлично. – Я ей ослепительно улыбнулась. Брови Габби взлетели вверх.
– Мне тут сказали, что она не стала давать интервью газетчикам. Только для телевидения.
– Все в порядке, можешь не волноваться.
Но Габби заволновалась. Очень заволновалась. Должно быть, она решила посвятить Макси львиную долю завтрашней колонки, чтобы унизить меня, и теперь ей предстояло срочно заполнять образовавшуюся дыру. А вот с заполнением дыр у Габби получалось не очень.
– Так ты... говорила с ней?
– Около часа, – ответила я. – Узнала столько интересного. Действительно интересного. Мы отлично поладили. Я думаю... – я выдержала театральную паузу, чтобы продлить пытку, – я думаю, мы даже можем подружиться.
У Габби отвалилась челюсть. Я буквально читала ее мысли: она прикидывала, стоит ли поинтересоваться, не упоминал ли кто о ее намеченном телефонном интервью с Макси, или надеяться, что я об этом никогда не узнаю.
– Спасибо, что спросила. – Я вновь обаятельно улыбнулась. – Как хорошо, что ты беспокоишься обо мне. Можно подумать... что ты прямо-таки мой босс! – Я отодвинула стул, вскочила, величественно прошла мимо нее, с прямой спиной, развернув плечи. Направилась в туалет, где меня вырвало. Опять.
Вернувшись к столу, я обшаривала ящики в поисках жевательной резинки или мятной подушечки, когда зазвонил телефон.
– Отдел культуры, Кэндейс Шапиро, – механически ответила я. Кнопки, визитные карточки, скрепки трех размеров, но ничего нужного. «История моей жизни», – подумала я.
– Кэндейс, это доктор Крушелевски из Филадельфийского университета, – услышала я знакомый бас.
– О, привет. Что случилось? – Я оставила ящики в покое и принялась копаться в сумочке, хотя вроде бы уже проверила ее содержимое.
– Мне нужно кое-что с вами обсудить. Я сразу насторожилась.
– Что?
– Речь идет о вашем последнем анализе крови... – Я вспомнила. – Кое-что выявилось, и, боюсь, вас придется исключить из программы.
Я почувствовала, как ладони покрылись холодным потом.
– Что? Что выявилось?
– Я бы предпочел поговорить об этом при встрече.
Я быстро прикинула, что такого ужасного мог выявить этот анализ, если предыдущий не показал ничего предосудительного.
– У меня рак? СПИД?
– Никакой угрозы для вашей жизни нет, – отчеканил он. – И я бы предпочел не играть в «Двадцать вопросов».
– Тогда скажите, что со мной не так. Высокий холестерин? Гипогликемия? Цинга? Подагра?
– Кэнни...
– У меня рахит. Я этого не переживу. Быть не только толстой, но еще и кривоногой!
Он рассмеялся.
– Вы еще скажите, что у вас синдром Томазелли[38]. И вообще, откуда вы знаете все эти болезни? У вас на столе справочник практикующего врача?
– Я рада, что вы находите это забавным, – ответила я. – Я рада, что у вас такие шутки: звонить репортерам в разгар рабочего дня и говорить, что у них не все в порядке с кровью.
– Кровь у вас отличная, – ответил он очень серьезно. – И я бы с удовольствием сообщил вам о нашей находке, но предпочитаю сделать это при личной встрече.
Доктор К. сидел за столом, когда я вошла, и поднялся, чтобы встретить меня. Я вновь отметила, что он очень уж высокий.
