месяцев? Задумывалась ли, почему я до сих пор ему небезразлична? А я небезразлична, или только уговариваю себя? А если бы я позвонила, что бы он мне сказал?
Я повернулась, взбила подушку, приложила к иллюминатору, привалилась к ней головой. Закрыла глаза, а когда открыла вновь, командир объявлял о посадке в прекрасном Лос-Анджелесе, где сияло солнце, ветер дул с юго-запада, а температура не превышала идеальных 80 градусов[63] .
Я вышла из самолета с карманами, полными маленьких подарков от стюардесс. Это были пачки мятных пастилок, завернутые в фольгу шоколадки, маски для глаз, полотенца, носки. В одной руке я держала клетку с Нифкином, во второй – чемодан. В чемодане лежали несколько пар трусиков, «Комплект беременной» без длинной юбки и блузы, которые были на мне, кое-что из косметики, ночная рубщика, домашние тапочки, телефонная книжка, дневник и моя теперь настольная книга «Ваш здоровый ребенок».
– Сколько ты там пробудешь? – спросила моя мать вечером той же субботы. Коробки и пакеты с моими покупками, сделанными в торговом центре, все еще лежали в коридоре и на кухне, словно тела павших. Зато детская кроватка стояла собранная. Должно быть, доктор К. собрал ее, пока я разговаривала с Макси по телефону.
– Уик-энд. Может, задержусь еще на пару дней.
– Ты сказала этой Макси насчет ребенка, не так ли? – недовольно спросила она.
– Да, мама, она в курсе. – И ты позвонишь?
Я закатила глаза, ответила «да» и пошла с Нифкином к Саманте, чтобы сообщить ей хорошие новости.
– Давай подробности! – потребовала она, ставя передо мной чашку чая и усаживаясь на диван.
Я рассказала все, что знала: я продаю сценарий студии, мне надо найти агента, я должна встретиться с продюсерами. Не упомянула я о том, что Макси настоятельно советовала мне найти временное жилье на тот случай, если придется задержаться в Калифорнии для неизбежной корректировки сценария.
– Это просто невероятно! – Саманта тепло обняла меня. – Кэнни, это же здорово!
«Действительно здорово», – думала я, шагая по телескопическому рукаву. Клетка с Нифкином билась об мою ногу. «Аэропорт», – объяснила я ребенку. А на выходе из рукава стояла Эприл. Я узнала ее сразу. Те же сапоги до колен, только волосы она собрала в конский хвост на затылке да что-то странное случилось с частью лица между носом и подбородком. Мне потребовалась минута, чтобы понять: она же улыбалась.
– Кэнни! – Она помахала мне рукой. – Так приятно наконец-то встретиться с вами! – Она пробежалась по мне глазами, точь-в-точь как в Нью-Йорке, на одно лишнее мгновение зацепившись за мой живот, но ее улыбка никуда не делась, когда она встретилась со мной взглядом. – Вы настоящий талант, – объявила она. – Я влюбилась в сценарий. Влюбилась, просто влюбилась. Как только Макси показала его мне, я сказала ей: «Макси, ты – Джози Вайсе. И мне не терпится познакомиться с гением, создавшим этот сценарий».
Я подумала, не сказать ли ей, что эта наша встреча – не первая и что за всю мою карьеру репортера я никогда не получала такого приема, как в тот раз. Задалась вопросом, услышала ли она меня, когда я прошептала ребенку: «Лицемерка». Но потом решила не раскачивать лодку. Может, Эприл и впрямь меня не узнала. В ту нашу встречу я не выглядела беременной.
Эприл наклонилась, чтобы заглянуть в клетку.
– А это, должно быть, маленький Нйфти! – проворковала она. Нифкин зарычал. Эприл вроде бы и не слышала. – Какой красивый песик!
Я едва подавила смешок. Нифкин так рычал, что клетка вибрировала. Он, конечно, обладал массой достоинств, но красота среди них определенно не числилась.
– Как долетели? – спросила меня Эприл, часто-часто моргая и улыбаясь. Должно быть, именно так она встречала своих клиентов-знаменитостей. Я спросила себя, являюсь ли я ее клиентом, поставила ли Макеи свою подпись там, где необходимо, чтобы получить такого агента, как Эприл?
– Отлично. Просто отлично. Я никогда не летала первым классом.
Эприл взяла меня под руку, словно мы дружили еще со школы. Ее предплечье легло аккурат под моей правой грудью. Я проигнорировала возникшие неудобства.
– Привыкайте, – посоветовала мне она. – Ваша жизнь радикально изменится. Не дергайтесь и наслаждайтесь.
Эприл привезла меня в люкс отеля «Беверли-Уилшир», объяснив, что студия сняла его для меня на одну ночь. Но пусть речь и шла только об одной ночи, я чувствовала себя как Джулия Роберте в «Красотке», если б, конечно, они изменили концовку: проститутка остается одна, беременная, и ее одиночество скрашивает лишь маленький песик.
Люкс, возможно, был тем самым, где снимали «Красотку». Огромный, светлый, роскошный. На стенах золотисто-кремовые обои, на полу – толстенный бежевый ковер, ванная выложена белым мрамором с золотыми прожилками, а размерами она больше моей гостиной. В самой же ванне можно легко сыграть в водное поло, если возникнет такое желание.
– Круто, – сказала я ребенку и открыла французские окна, чтобы увидеть кровать размером с теннисный корт, застланную белоснежными простынями под пушистым розовато-золотым одеялом. Все чистенькое, новенькое, великолепное. Я даже боялась к чему-либо прикоснуться.
Около кровати меня ждал большущий букет с визитной карточкой Макси и словами «Добро пожаловать» на обратной стороне.
– Букет, – сообщила я ребенку. – Должно быть, очень дорогой.
Нифкин, выпущенный из клетки, деловито обследовал люкс. Коротко посмотрел на меня, приподнялся на задние лапы, чтобы заглянуть в унитаз. Разобравшись с этим, проследовал в спальню.
Я позволила ему устроиться на подушке на кровати, приняла ванну, завернулась в банный халат «Уилшира». Позвонила в бюро обслуживания, заказала горячий чай, клубнику и ананас, достала из мини- бара бутылку «Эвиан» без газа и коробку «Шоко Лейбниц», моих любимых конфет, даже не моргнув глазом
