— Уверены?
Мэгги подумала о деньгах. Купюры были перетянуты резинкой и спрятаны во внутренний карман рюкзака на молнии. Она услышала голос Джоша: «Я обыскал твой рюкзак…»
Рывком открыла рюкзак. Деньги исчезли. Кредитные карточки и студенческие — тоже. Ничего, кроме одежды, книг и…
Пальцы коснулись истертой открытки. Мэгги вытащила ее, развернула. Перечитала в сотый раз. И поздравление, и подпись, и телефонный номер.
— Бабушка, — выдохнула она. — У меня есть бабушка.
Коринна удовлетворенно кивнула.
— Идите спать. Устраивайтесь в любой комнате. Завтра утром можете ей позвонить.
Утром Мэгги стояла посреди залитой солнцем кухни с сотовым в руке и набирала номер, написанный бабушкой двадцать лет назад. Телефон звонил и звонил. Мэгги скрестила пальцы на обеих руках. «Господи! — взывала она, сама не зная, чего желает. — Только бы кто-нибудь ответил».
И кто-то ответил.
Роуз Феллер проснулась в пять утра, в чужой постели. Сердце тревожно колотилось. Мэгги. Ей снилась Мэгги.
— Мэгги, — сказала она вслух, но, произнося это и уже выплывая из сна в реальность, все же не была уверена, что видела именно Мэгги. Молодую женщину, бегущую по лесу. Вот и все. Женщину с перепуганными глазами и раскрытым в вопле ртом, продиравшуюся сквозь зеленые ветви, тянущие свои сучья-пальцы, чтобы схватить ее.
— Мэгги, — повторила Роуз. Петунья подняла голову, но, решив, что ничего срочного нет, а подачки тоже не предвидится, снова закрыла глаза. Роуз свесила ноги на пол. Саймон положил руку на ее бедро.
— Ш-ш-ш. — И он притянул ее к себе, прижался всем телом и поцеловал в затылок. — Что стряслось? Дурной сон?
Он провел губами по ее шее.
— Мне снилась мама, — отозвалась Роуз более глубоким и хриплым, чем обычно, голосом.
Но так ли это? Ее мать? Мэгги? А может, она сама бежала в чаще, спотыкалась о корни, падала на колени, поднималась и бежала снова? Но от кого? И куда?
— Моя мать умерла… я говорила? Не помню. Умерла, когда я была маленькой.
— Сейчас вернусь, — прошептал Саймон, вставая. Роуз слышала, как он протопал на кухню, босиком, в дурацкой полосатой пижаме, и вернулся со стаканом воды. Роуз благодарно припала губами к прохладной влаге, а Саймон лег, выключил свет и снова прижался к ней, положив одну ладонь на ее лоб, а другой поддерживая голову словно ценное произведение искусства.
— Обидно, что твоя ма умерла так рано. Хочешь поговорить?
Роуз покачала головой.
— Можешь рассказать все. Я о тебе позабочусь. Обещаю.
Но в ту ночь Роуз ничего ему не сказала. Только закрыла глаза, удобно устроилась в его объятиях и позволила себе снова уплыть в сон.
Элла сидела за столом, перелистывая блокнот и пытаясь составить список бесплатных медосмотров для следующего номера «Голден-Эйкрс газет», когда зазвонил телефон.
— Алло? — сказала она в трубку. Молчание… кто-то дышал ей прямо в ухо.
— Алло, — повторила Эмма. — Миссис Лефковиц, это вы? Вы не заболели?
— Это Элла Хирш? — спросил молодой женский голос. «Телемаркет», — подумала Элла.
— Да, это я.
Короткая пауза.
— У вас была дочь Кэролайн?
Элла затаила дыхание.
— Есть, — выдавила она. — То есть да, была.
— Видите ли, вы меня не знаете. Я Мэгги Феллер.
— Мэгги! — ахнула Элла, ощущая знакомую смесь надежды, облегчения, возбуждения и ужаса. — Мэгги! Я звонила. То есть звонила твоей сестре… она получила мое сообщение? Это она тебе сказала?
— Нет, — сказала Мэгги, немного помедлив. — Послушайте, вы меня не знаете и не обязаны выручать. Но я в беде…
— Я помогу, — немедленно пообещала Элла и зажмурилась изо всех сил, пыталась поверить во все это, отчаянно надеясь.
Часть третья
Я сердце твое в своем сердце ношу
а
в
42
Никогда еще Роуз Феллер так горько не жалела о смерти матери, как в период помолвки с Саймоном Стайном. Их первое свидание было в апреле. К маю они уже встречались едва ли не каждый вечер. К июлю Саймон фактически перебрался в квартиру Роуз. А в сентябре снова повел Роуз в «Приют придурков», полез под стол, якобы подбирая упавшую салфетку, и вынырнул с черной бархатной коробочкой в руках.
— Слишком скоро. — Роуз не могла поверить своим глазам, но Саймон спокойно взглянул на нее и ответил:
— Я в тебе уверен.
Свадьба была назначена на май следующего года, на дворе уже был октябрь, а это означало, как в один голос твердили продавщицы, что Роуз опоздала выбрать свадебное платье.
— Знаете ли вы, как долго мы ждем очередную партию платьев? — спросила женщина в первом же магазине.
«Знаете ли вы, как долго я ждала подходящего парня?» — едва не выпалила Роуз, но все же решила промолчать.
— Настоящая пытка, — рассердилась она, пытаясь натянуть колготки, по которым мгновенно поползла дорожка шириной в дюйм, стоило только сунуть в них ногу.
— Позвонить в «Международную амнистию»? — осведомилась Эми. Роуз покачала головой и швырнула кроссовки в угол завешенной кружевными шторами раздевалки свадебного салона, где в воздухе разливался аромат сушеной лаванды, а из музыкального центра лились исключительно любовные песни.
Роуз затянули в бюстье, вздернувший ее груди едва не до подбородка, и, как она обнаружила позднее, оставивший пакостные синяки на боках, велели надеть корсет, который продавщица охарактеризовала как «трусики-утяжки», но Роуз, слава Богу, не слепая и прекрасно видела, что ей подсунули. Корсет благополучно перекрыл подачу воздуха, но продавщица настаивала на полном обмундировании.
— Прежде всего необходимы формирующие фигуру предметы одежды, — твердила она, глядя на Роуз с таким видом, словно желала добавить: «И все остальные невесты уже успели это усвоить!»
— Ты просто не знаешь, что мне приходится терпеть, — простонала Роуз.
Продавщица сунула ей в руки платье, расстегнула молнию и велела нырять. Роуз прижала руки к
