мне пришлось взять на себя печальную обязанность и усыпить Боди, это нежное маленькое создание само явилось в дом. Я всегда считал, что ее послала сама судьба, и моя мать оказалась такой же заботливой по отношению к животным, как и ее муж.
Кроме того, что эта счастливая кошка питается не хуже, чем питался Альф Уайт, она еще и спит на отапливаемом крыльце. Рабочий, который ею устанавливал, был потрясен.
— У меня бывали странные заказы, — сказал он мне, — но отопление… для
В марте 1996-го ветеринарная клиника Синклера и Уайта переехала с Киркгейт, 23 в новое помещение на окраине Тирска. У старого дома, возможно, и было свое очарование, но длинные извилистые коридоры, нехватка места и удобной стоянки стали источником неприятностей. Нам в буквальном смысле пришлось переехать, чтобы выжить.
Знаменитый увитый плющом дом с красной дверью, однако, сохранился. Теперь там находится музей Джеймса Хэрриота. В 1996 году Хамблтонский окружной совет выкупил помещение и открыл его для посетителей под названием «Мир Джеймса Хэрриота». Скелдейл-хаус будет жить еще долгие годы, — так жители Северного Йоркшира отдают дань уважения своему выдающемуся приемному сыну.
Меня не раз спрашивали, одобрил бы мой отец столь масштабное предприятие, организованное под его именем, — ведь он всегда старался не привлекать к себе внимание. Он был благодарен местным жителям за сдержанное отношение к его успеху, но они показали свои истинные чувства к нему, единодушно поддержав этот проект. Я знаю, отец был бы глубоко тронут этим жестом признательности и уважения.
Смерть Альфреда Уайта вызвала несчетное количество откликов, свидетельствующих о любви и уважении, которыми он пользовался во всем мире.
«Чикаго Трибьюн» — газета, которая помогла зажечь звезду Джеймса Хэрриота в Соединенных Штатах Америки в 1973 году, — выразила чувства многих людей. Мэри-Энн Гроссман писала:
Люди часто просят меня назвать своего любимого писателя, вероятно, ожидая, что я начну витиевато разглагольствовать о Прусте или Шекспире, поэтому мне было неловко честно ответить: «Джеймс Хэрриот». Но я больше не испытываю неловкости. Я провела чудесные выходные, перечитывая книги Хэрриота, и поняла, что в его творчестве есть все: превосходно выписанные, яркие персонажи, сочувствие к людям и животным, отличный сюжет, разворачивающийся в более добрые времена, юмор, уважение к необразованным, но трудолюбивым людям и любовь к природе.
Но есть в книгах Хэрриота что-то еще, чего я не могу до конца выразить словами: от них веет глубокой порядочностью, и, прочитав их, хочется стать лучше. Полагаю, в наши дни мы называем это духовностью, эту искреннюю веру Хэрриота в неразрывную связь между людьми и животными — будь то телята, которым он помогал появиться на свет, или избалованные питомцы, как Трики-Ву, очаровательный, но перекормленный пекинес.
Коллеги Альфа не забыли его огромный вклад в повышение престижа профессии ветеринарного врача. Его самый первый помощник Джон Крукс написал некролог для «Ветеринери Рикорд» в марте 1995- го:
Джеймс Альфред Уайт, под псевдонимом Джеймса Хэрриота, был, бесспорно, самым известным и самым любимым ветеринаром в мире. Другие, более компетентные, чем я, безусловно, напишут о его литературном таланте и огромных заслугах перед профессией ветеринара, о чем свидетельствуют почести, которыми его осыпали во всем мире. Он принимал эти знаки признательности с большим удовольствием, но и с необычайной скромностью.
Во время нашей последней встречи, всего за несколько месяцев до его смерти, он выразил искреннее, слегка смущенное изумление от своего феноменального успеха в литературе. Я как сокровище храню в памяти наш последний разговор. Мы обсуждали ветеринарные вопросы, говорили о сложных случаях и забавных ситуациях. Хотя Альф получил диплом в «доантибиотиковую» эпоху, он быстро освоил новые препараты, новые анестетики, новые хирургические методики и лабораторные процедуры. Когда я в 1951 году поступил на работу в практику, она вполне соответствовала времени. У Альфа были маленькие чувствительные руки и особый талант к акушерской работе. Несмотря на коротковатость рук, он с потрясающим мастерством справлялся со сложными отелами у крупных шотгорнских коров, распространенных в 1950-е. Один фермер как-то сказал мне: «Да, он достал отличного живого теленка, — но чуть ли не весь залез внутрь, чтобы его вытащить!» Альф обращался с животными уверенно и мягко. Он любил свою работу.
Мир будет помнить блестящего и скромного писателя, который прославил свою профессию. Те из нас, кому посчастливилось работать с ним, и те, кому посчастливилось доверить своих животных его заботам, будут помнить его таким, каким он мечтал быть: талантливым и чутким ветеринарным врачом.
Я знаю, что отцу понравились бы эти слова. Все годы литературной славы он упорно считал себя в первую очередь ветеринаром, но все сыпавшиеся на него награды были связаны с его писательскими достижениями. Джон оценил своего друга как прекрасного ветеринара (многие разделяли его мнение), и эта оценка была бы очень важна для отца.
Альфа Уайта — и его альтер эго Джеймса Хэрриота — любили миллионы, но необходимо помнить, что он был одним из бесчисленного множества ветеринаров всего мира, которые так же чутко и заботливо относятся к своим пациентам, как он. Однако он имел еще одно качество — дар прирожденного рассказчика, благодаря которому стал глашатаем профессии ветеринара. Его книги рассказали миру о преданности и внимательности ветеринаров к своим пациентам, — в сущности, он продемонстрировал человечность профессии миру, которым движут деньги и предприимчивость. Как ветеринар он был всего лишь одним из многих преданных своему делу профессионалов.
Однако как писатель Альф Уайт не имел себе равных. Он изливал на бумагу свою теплоту и любовь к другим, животным и людям, словно давал выход чувствам, которым никогда не мог дать волю в реальной жизни. Именно на страницах книг Джеймса Хэрриота следует искать подлинный характер Альфреда Уайта.
Можно поспорить, что трудно быть сыном такого человека: нужно все время доказывать, что ты достоин его памяти. Но это не так. Отец никогда не отбрасывал тень на свою семью. Он отнюдь не испытывал благоговейного трепета перед своим грандиозным успехом, и благодаря его скромности я не испытывал ничего, кроме гордости за достижения человека, который был для меня большим другом и отцом, а не мировой знаменитостью.
Если бы у моего отца был надгробный камень, я бы вырезал на нем то напутствие, которое он снова и снова повторял нам, своим молодым коллегам: «Важно не то, что ты делаешь, а как ты это делаешь».
Я не могу написать эти последние слова признательности, потому что у него нет могильной плиты. Его прах развеяли среди зарослей вереска на вершине Уайтстоун-Клиффс, с которой видна большая часть его любимого Северного Йоркшира. Это место предложила Рози, и оно идеально подходит для последнего приюта моего отца. Я часами стою здесь и смотрю на места, где прошли лучшие годы его жизни. Внизу простирается его практика, где он самоотверженно трудился среди всех созданий — больших и малых. Она тянется до самых Пеннинских гор, которые очаровали отца с первого взгляда в те далекие 1940-е годы. Я отчетливо вижу Тирск, где он воспитывал своих детей, и Тирлби, его дом, где он провел последние восемнадцать месяцев своей жизни. Этот чистый и свежий уголок Йоркшира, пропитанный первозданной красотой и свободой, был ближе всего его сердцу.
Отец называл этот пейзаж Йоркшира «лучшим видом в Англии». Для человека, столь глубоко чувствовавшего красоту окружающего мира, лучшего места не найти.
Я часто прихожу сюда, когда гуляю с собакой, и на прошлой неделе долго сидел здесь вместе с ней, — сколько раз отец также сидел здесь со своим собаками! Глядя на лоскуты полей, простиравшихся внизу, я испытывал чувство печали и сожаления.
